Читать книгу "Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн"

Таким образом, положение Хубилая позволяло ему увидеть истинную трудность, стоявшую за печатью как с деревянных форм, так и разборным шрифтом, а именно китайскую систему письменности. Китайская письменность записывает слоги.[79] Именно это сдерживало развитие китайской печати, пока в XX веке современная техника и современные требования — массовый рынок книг, газеты — не сделали рентабельным развитие такой индустрии.

Но у Хубилая прямо под самым носом был ответ на эти затруднения в виде алфавитного письма, по наущению его деда перенятого монголами у уйгуров. И он опять же существовал в виде алфавитной письменности, изобретенной Пагба-ламой. Тем самым он образовал еще одно звено в цепи, тянущейся на 3400 лет в прошлое до того момента, когда община ближневосточных иммигрантов в древнем Египте начала адаптировать для своих нужд иероглифы и наткнулась на революционное изобретение — алфавит.

Подобно китайской, другие ранние системы письма — египетская иероглифика, месопотамская клинопись — были основаны на слогах, которые казались естественными основными компонентами языка.[80] Но в языке есть намного более фундаментальный уровень — ничего не значащие звуки, составляющие слоги. Гениальность любого алфавита состоит в том, что он использует не больше нескольких десятков символов для представления всего диапазона лингвистических звуков и даже не-звуков, вроде безмолвного собирания энергии перед маленьким взрывом, с которого начинается «п». Причем это отнюдь не соответствие между звуком и символом один к одному, как часто утверждают. Великая сила алфавита заключается в его нечеткости, которая придает ему гибкость. Именно это его качество позволяет представлять любой звук любого языка, коль скоро освоишь условности конкретной системы транслитерации. К примеру, китайское «r» — своего рода жужжание вроде русского «ж» или «s» в английском слове «treasure»; французское «r» подобно шотландскому «ch», немецкое «r» — это гортанное хрипение, а детское «r» в английском языке часто передается как «w», а в русском — как «л». Именно эта комбинация неоднозначности и простоты дает алфавиту огромное преимущество над письменностями, основанными на слогах.

Так что Хубилай имел в своем распоряжении часть главных элементов, которые, оказавшись почти два века спустя в руках Гутенберга, помогли ходу Возрождения. Уходят писцы с их прекрасными медленными способами фиксации, входят печатные прессы и с ними множество преимуществ, сплошь подпитывающих друг друга: массовые рынки, всеобщая грамотность, дешевые книги, ученые, обменивающиеся информацией и стоящие на плечах друг у друга. Идеи Коперника были трудночитаемыми и малопонятными, но выйдя однажды из печати, они оставались в библиотеках, дожидаясь, когда их подтвердит Галилей. Писцу требовать неделя на переписку пары высококачественных страниц и целые годы на воспроизведение единственной библии. А Гутенберг и его команда усовершенствовали новую технологию и за два года напечатали 180 экземпляров его знаменитой библии. К 1500 году 250 печатных мастерских по всей Европе выпускали в год 2000 названий, то есть свыше 200 000 книг. В 1518–1225 годах одна только Германия каждый год печатала миллион книг, и треть из них была книгами Мартина Лютера, антипапскими «Девяносто пятью тезисами», которые запустили Реформацию, — и которые поэтому как хвалили, так и обвиняли, не без некоторых оснований, в провоцировании величайшего раскола в христианской церкви. А из Возрождения и Реформации возникла новая Европа, которая захватила весь мир, возобладала в торговле, основывала нации, открывала новые земли — именно то, чего Чингис и Хубилай намеревались добиться для своей империи.

Революция подобной природы могла быть инициирована под эгидой Хубилая. Для подкрепления его имперских амбиций Китай обладал технологией, кораблями и межконтинентальными связями по морю и по суше. Хан или его крайне толковые советники могли предпринять дальнейшие шаги, которые превратили бы письменность Пагба-ламы в металлический шрифт, вставить его в рамки и начать печатать книги и прочее. Для подобных действий даже имелась веская финансовая причина. Если в Европе толчок печатному делу дала религиозная необходимость гарантии, что все христиане читают одну и ту же одобренную и свободную от ошибок Библию, то в Китае Хубилая таким толчком вполне могла послужить необходимость печати огромного количества бумажных денег со сложными узорами и несколькими цветами для предотвращения подделок.

Почему же этого не произошло?

Недоставало нескольких важных технических шагов. Одним из них была бумага нужного сорта. В Китае бумага была мягкой и хорошо впитывающей, как нынешняя туалетная, идеально подходя для писцов, работающих кисточками, и печати с деревянных форм. В Европе же писцы работали перьями, которым требовалась более твердая, не абсорбирующая поверхность, и именно такая бумага требовалась Гутенбергу для производства жестких крошечных тиснений. Во-вторых, в Китае не выращивали ни оливки, ни виноград, которые надо давить с помощью тяжелого пресса — устройства, которое Гутенберг видоизменил для изготовления печатного пресса. И в-третьих, требовалось появиться кому-то с поразительным изобретением Гутенберга — ручной матрицей, способной производить несколько сотен новых свинцовых литер в день. Это устройство, существующее ныне только в музеях, 500 лет было фундаментальным для книгопечатания.

И есть последняя, наверное, самая решающая причина того, почему не произошло никакой юаньской революции в печатном деле. Цель печати состоит в передаче информации, а на мой взгляд — сожалею, что должен это сказать — у монголов не было никакой информации, которую они желали бы передать. Если копнуть поглубже, то, что создал Хубилай, было своего рода фирмой «Монголия Инкорпорейтед», огромной корпорацией, занятой исключительно приобретением богатства и власти без какой бы то ни было цели, кроме собственного вечного выживания. Это всегда было проблемой.

Одной из главных характеристик Чингиса являлась его терпимость. Ему явно представлялось верным, что Небо избрало его самого и его наследников править миром. Но почему все должно быть именно так, оставалось тайной. Всю свою жизнь он ломал голову над этой загадкой, надеясь, что ответ на нее найдется у других религий. Чингисовы беспокойство и терпимость унаследовали и его преемники, включая Хубилая — но тот тоже не нашел ответов и поэтому не смог провозгласить никакой великой новой истины. И равным образом у монголов, конечно же, не было традиции великой литературы или великого искусства. Они могли лишь поощрять передачу искусства и литературы своих подданных, китайцев.