Читать книгу "Непереводимая игра слов - Александр Гаррос"

Детей – нет.

* * *

Эта короткая история хороша, потому что правдива, – но плоха, потому что из нее можно сделать неверный вывод, что дети разлюбили сказки. А это вовсе не так. Дети не разлюбили сказок. Сказки в последнее время полюбили взрослые – полюбили как никогда прежде.

За последнюю пару десятков лет сказка сделалась главным, бесспорно и беспрецедентно лидирующим жанром планетарного масскульта, потеснив мелодраму и детектив, боевик и фильм ужасов, комедию и триллер, не говоря уже о всяких мюзиклах и социальных драмах…

Самая популярная книга – цикл Джоан Роулинг про мальчика-волшебника Гарри Поттера, категория «от восьми и старше». Лишь совсем недавно его потеснили «Сумерки», серия Стефани Майер про вампиров, категория «двенадцать плюс». Самый прибыльный фильм всех времен и народов – «Аватар» Джеймса Кэмерона.

Вообще в мировом топе самых прибыльных кинолент из тридцати первых позиций НЕ относятся к жанру чистой, беспримесной сказки – внимание – пять! Не считая «Титаника», это «Парк юрского периода» про оживших динозавров, «День независимости» про борьбу с мерзкими арахноидными инопланетянами, «Индиана Джонс» про поиски магического хрустального черепа индейцев майя и «2012» про недалекий конец света. Все остальные позиции заняты лентами, по сравнению с которыми перечисленные выше – чудо реалистического кинематографа. Упомянутые остальные размещаются в диапазоне от «Властелина колец» до мультика «В поисках Немо».

* * *

Тут вот что важно понимать: речь не о количественном (читай – финансовом) пике успеха, хотя и он налицо. Речь о том, что в какой-то момент где-то в ноосфере был преодолен принципиальный смысловой барьер, и теперь последствия этого преодоления проглядывают во всем. В том, что сказка востребована и сугубо взрослой аудиторией. В том, что она из области коммерчески прибыльной, но по статусу маргинальной переместилась в фокус внимания критиков, киноакадемиков, культурологов. В том, что история, которую профессор Дж. Р. Р. Толкиен сочинял для своих детей, полвека спустя заставляет одних взрослых экранизировать ее с бюджетом в сотни миллионов, а других – смотреть, всерьез обсуждать и номинировать на «Оскара».

Тут скептику впору кивнуть на последнюю оскаровскую интригу, когда в финале Кэтрин Бигелоу со своим натуралистическим «Повелителем бури» («The Hurt Locker») обставила бывшего мужа Джеймса Кэмерона с его сказочным «Аватаром»: помилуйте, не реванш ли реализма? Да нет, едва ли: то, что в данном случае отменно сделанная «взрослая» военная драма, бегло играющая на всех главных болевых точках американского общества, победила, представляется мне куда менее существенным, нежели то, что спорила она в финале именно с «детским» гибридом космической оперы и фэнтези, – и спорила на равных. А существеннее всего – что оба экс-супруга говорят об одном и том же: о соотношении свободной личности и имперской экспансии, о самоидентификации человека в условиях насильственного деления по принципу свой – чужой. «Детский» инструментарий сегодня используется для разговора о самых «взрослых» вещах – и принимается даже искушенной аудиторией всерьез, на правах равного: нужны ли более наглядные доказательства торжества сказки?

Торжество это и в том, как американские комиксы или японское аниме из подростковых и национально замкнутых феноменов сделались мультивозрастными и интернациональными (взять хоть мистический «Первый отряд», недавно придуманный русскими Шприцем и Климовым и нарисованный японцами: в нем мертвые пионеры-герои бьются с нацистскими черными магами из Аненербе, – у матерых интеллектуалов он вызвал, пожалуй, побольше энтузиазма, чем у целевых тинейджеров).

Торжество и в том, как главные тексты литературной классики переигрываются на сказочный лад, и в безумии популярных мэшапов: Анна Каренина оказывается андроидом, а королева Виктория – охотницей на демонов.

Масскульт – отличный лакмус. Рентген, демонстрирующий скрытые общественные тенденции. Так о чем же говорит нам неожиданная победа сказки над прочими жанрами?

* * *

Отгадка номер один лежит на поверхности и касается в первую очередь именно кино (ну и – в еще большей степени – индустрии компьютерных игр). Отгадка эта – в чудесах технологии. Мы наконец-то получили небывалую возможность предельно достоверно изобразить то, что раньше можно было только вообразить.

И тогда легко предсказать, что вскоре, избавившись от пережитка в виде очков, синематограф расслоится на плоский авторский, достояние эстетов, и на трехмерный аттракцион для масс. Дальше можно подумать и о вариативности зрительского первого лица – чтобы один и тот же сюжет можно было воспринять глазами Чужого и Хищника; Раскольникова и старушки; Гамлета и Фортинбраса. А где смена точек зрения, там и интерактив: Чужого можно натаскать против Хищника, вместо старушки замочить Порфирия.

Эта перспектива, венчающая кино с компьютерной игрой, кажется фантастической – но на деле лежит уже в поле технического зрения. А пока этот дивный новый мир еще только вызревает в кремниевом чреве высоких информтехнологий, его грядущая мощь будет инвестироваться именно туда, где наиболее эффектно и эффективно чудесное, невообразимое, захватывающее дух.

То есть в сказку.

Отгадка номер два – тоже в «сумме технологий». В небывалой ситуации информационной сверхпроводимости, «спеленатости» огромного множества людей в единый «информкокон».

Когда-то телевидение пришло в мир, где славу зарабатывали долго и с трудом, и раздало по пятнадцать ее минут многим, очень многим. Интернет раздарил славу вообще всем желающим, но сократил хронометраж до пятнадцати секунд – дальше никто и смотреть не станет.

Старая проблема: как в условиях дефицита связи сообщить о себе аудитории? – сменилась другой: как в условиях изобилия связи зафиксировать на себе гиперподвижное внимание публики?

Разумеется, эта новая проблема относится прежде всего к мультимедиа и просто медиа. Но и к искусству – тоже. Потому что на него распространяются стандарты восприятия, вырабатываемые в общем инфополе.

И выходит, что искусство новейшего времени, если оно хочет быть массово востребованным, обязано соответствовать ряду критериев: яркость и увлекательность, а главное – простота и универсальность. Доступность индивиду с любым культурным и интеллектуальным багажом – или вовсе без оного. Искусство должно зацепить пресыщенный взгляд, не отпугнуть сложностью, успеть быстро и задорно проговорить что-то важное предельно простым и приятным языком.

* * *

Ничто не соответствует этим критериям лучше сказки, которая и есть один сплошной захватывающий, живучий, как вирус, архетип. Через напластования культуры, через всю ее неподъемную сложность, через перегной реальности лихим аллюром прорывается она к всеобщему, простому, легкоусвояемому, детскому…

То есть к нам. Ведь даже недолгая информационная революция это коллективное «мы» порядком изменила.

* * *

В начале девяностых я, постсоветский подросток, увидел в американском журнале рекламу: сногсшибательно красный спортивный «понтиак», снабженный надписью: «Эта машина – не для вас. Она для вашего inner child’a».