Читать книгу "Мужская тетрадь - Татьяна Москвина"

ГОСПОДИН Д. Бывал. В Кенигсберге. В Москве тоже – Москва понравилась. Византийский дух, вспомнилось детство. Я любил греческую церковь.

АЛИСА. Ну, вы в той Москве были, где сорок сороков церквей, она давно закончилась. Нипочему, по вашим рассуждениям. Нет ее – и все. Вот я поехала, четыре года тому назад, одна. К друзьям родителей – а сами родители обещали приехать через несколько дней. Оказалась у друга, маминого друга, в центре Москвы, в большой квартире. Солидный уже дядька, за сорок ему, обрадовался, по городу водил, в ресторане кормил, потом дома предлагает мне мадеры выпить, настоящей, первоклассной. А я и не пробовала тогда ничего. Так, рюмочку за рюмочкой, какие-то разговорчики с подходом – есть ли у тебя парень, все такое. Нет – говорю, какие там парни, учусь. Ослабела я, голова закружилась, пошла, прилегла и задремала спьяну. И очнулась…

ГОСПОДИН Д. Говори просто, спокойно, как будто никого нет, ты одна и рассказываешь сама себе.

АЛИСА. Я на левом боку лежала, а он привалился сзади. Вынул мою грудь и стал тискать, больно, жутко, потом целовать – как будто съесть хотел. У меня засосы не проходили месяц – багровые, с синим отливом. Я потом смотрела в ужасе, как они бледнеют понемногу… И отпечатки зубов тоже… перевернул меня на спину, вынул вторую грудь и говорит – «она тоже хочет» и впивается прямо в сосок, боль такая резкая – до позвоночника. Мне было стыдно до смерти, я защищалась, но так слабо, как во сне, где никогда не получается дойти до нужного места или найти человека, которого ищешь… когда все – не то, не так… Вот, он тискает меня, шарит уже по всему телу, я понимаю какими-то остатками ума, что сейчас будет… содрал колготки – я в колготках спьяну заснула, и как дурочка то место рукой закрываю, как будто это мне поможет, а он отдирает мою руку и все, помню, приговаривает – «какая же ты сладкая… какая же ты сладкая будешь для кого-то»… и потом я понимаю, что сейчас будет – то, оно будет, чего быть не должно… И тут звонок в дверь – резко, повелительно. Бог меня спас – прямо на краю! Жена его вдруг заявилась. Я выбежала из этого дома – уже ночь – и всю ночь бегала по улицам – я ненавидела сама себя…

ГОСПОДИН Д. Ты получила удовольствие?

АЛИСА. Не я, мне этот козел был мерзок, а тело мое – да. Там, в теле что-то отзывалось болью и наслаждением – на это насилие. Я этого хотела. Но я не хотела этого хотеть!

ГОСПОДИН Д. Что случилось потом?

АЛИСА. То и случилось. Стала психопаткой. Не могу ни с кем – истерика начинается. Та московская ночь перед глазами и моя грудь вся испоганенная этой тварью. И как я рукой там закрывала, а он отдирал… Подруги уж все смеются надо мной. Моника сказала: ну, ты незабудка какая-то. Меня, говорит пять раз уже насиловали, я и внимания не обратила.

ГОСПОДИН Д. Она врет тебе, они все врут… Девочка моя дорогая (становится на колени, обнимает ноги Алисы, целует)… чистая моя, прекрасная, как мне уберечь тебя от этого мира, ясная моя, умница, да как же ты забрела ко мне, каким чудом…

АЛИСА. А! А! (Отдирает руки Господина Д., вскакивает на кровать, кричит.) Да! Это опять ты, я тебя узнала, притаился, притворился! Ты думаешь, я не вижу тебя – везде? Твои похотливые глаза, гадкие, масляные – что тебе надо? Я тебя трогаю? Я сижу в библиотеке – ты заходишь и шаришь по моему телу своими пакостными глазами, я иду в магазин – ты тут же паркуешь свою машину и кидаешь кучи продуктов в корзину, для отвода глаз – а сам опять ко мне? Какая хорошая девушка, какая милая девушка, девушка, как вас зовут, девушка, кофе попьем, девушка, вы музыку любите, девушка, а у вас есть парень, девушка, какая вы сладкая… Уйди! Уйди! Сгинь, рассыпься, я лучше умру, лучше в монастырь уйду – а тебе, козлу, я не достанусь! Не достанусь!

ГОСПОДИН Д. (гневно). Я – Николас Непобедимый, граф Дракула из рода Басараба Великого. За шесть веков я никогда, ни разу в жизни не брал женщин силой. Вы оскорбили меня, как никто и никогда не оскорблял. Прощайте. (Уходит.)

Картина пятая

Столовая. Господин Д. сидит в одиночестве, пьет густую красную жидкость из высокого бокала и собирает на столе большой пазл. Входит, тихо и робко, Алиса.

АЛИСА. Господин Николас, добрый день.

Господин Д. молчит.

АЛИСА. Я вас искала – целое утро. Вы, пожалуйста, простите меня. Я предупреждала, что я психованная, а вчера было столько впечатлений…

ГОСПОДИН Д. Садись.

АЛИСА. Конечно, глупо вышло. Как будто я вам нужна. У богатых людей вообще нет проблем насчет этого…

ГОСПОДИН Д. Тебя покормили?

АЛИСА. Да, прямо в постель принесли… Приятно. Господин Николас, мне так стыдно…

ГОСПОДИН Д. Что тебе нужно?

АЛИСА. Я хотела извиниться.

ГОСПОДИН Д. Какую дурацкую головоломку прислал твой попечитель. Ничего не понимаю (смешивает кусочки пазла на столе). Интересно, где моя душа?

АЛИСА. Что?

ГОСПОДИН Д. Я хотел бы понять, где моя душа.

АЛИСА. Говорят, где-то тут (показывает на грудь).

ГОСПОДИН Д. Здесь ее нет. Она бывает там иногда, но ее от меня тошнит, и она ускользает куда-то. Что тебе нужно? За что ты извиняешься? Ты совершенно права. Я, старый похотливый козел, вечно покушаюсь на девическую невинность. Покушаюсь я и на юношескую невинность – что было, то было. Из песни слова не выкинешь. Правильно, это я смотрю на тебя изо всего мира гадкими глазами. Что ты пришла, как утонувшая Офелия, прощения просить – за что?

АЛИСА. Вы сказали – я, Николас Непобедимый, я оскорблен, все такое…

ГОСПОДИН Д. Конечно, оскорблен. Ничто так не оскорбляет, как чистая правда (показывает на бокал), – знаешь, что это?

АЛИСА (вздыхает). Ну, и что это?

ГОСПОДИН Д. Кровь. Теплая, соленая. Для моей жизни необходимая. Только не человеческая – от зверей, от птиц. Каждый день понемногу. Лучше всего свинячья – человек совпадает со свинками в чем-то очень существенном.

АЛИСА. Да, я читала – вроде бы свиные органы приживаются в человеке.

ГОСПОДИН Д. Все-то она читала. Больше тебя ничего не удивляет?

АЛИСА. Вы знаете, господин Николас, я когда поднялась сюда, на гору, в ваш замок, я почувствовала – будет что-то… я даже чего-то очень хотела, не могу объяснить – чего… Я ждала…

ГОСПОДИН Д. Твой Джон Хокинс, твой солидный попечитель, что золотые медали выдает, – я встретил его в лондонской пивной, в 1901 году – он был одет как юный джентльмен и пытался меня обокрасть, декадент несчастный. Гордился аморализмом а-ля Оскар Уайльд. При этом был девственник. Вообще уморительный тип. Я рассказал ему о себе и он сам умолял заразить его бессмертием. Хорошее тело, спортивного вида, только ноги кривые – ну, уж тут с мужчин чего спрашивать. Ласковый, но развязный. И не знаешь, чего ждать – то ли он стихи о тебе начнет писать, то ли попробует прирезать в удобную минуту. Видимо, с возрастом интерес к пороку у старины Джона прошел – как и у всех.