Читать книгу "Колдуны и министры - Юлия Латынина"

– Можешь спросить у него прямо сейчас, – ответил Киссур.

С этими словами он раскрыл свой конопляный мешок, сунул туда руку и вытащил из него голову Шиманы. Рот у Шиманы был раскрыт, как у большого сома, и ниже шеи у Шиманы ничего не было.

Горожанин завизжал. Чиновники в ужасе растопырили глаза. А Киссур обмахнулся своим мешком, поклонился государю и сказал:

– Истинная человечность – не в том, чтобы спасать одного! Истинная человечность – в том, чтоб, пожертвовав одним, спасти тысячи. Государь! Вы приказали мне наказать Шиману и других заговорщиков, и по возможности щадить народ. Я, ничтожный, хоть и с опозданием, но выполнил ваш приказ, и огласил перед Добрым Советом документы о преступлениях этого человека.

С этими словами Киссур высоко поднял голову Шиманы и швынул ее на алтарь государя Иршачхана, в чашу для возлияний. Лица у чиновников и смутьянов стали белые, как бараний жир, ибо государь Иршахчан запретил кровавые жертвы и кровь в зале Ста Полей.

А Киссур велел горожанам встать на колени, скрутил их петицию в узел и хлестал их по рожам этой петицией, пока государь на него не раскричался. Тогда Киссур велел увести депутатов и повесить их на яшмовых воротах, потому что, как он выразился, ласку, забравшуюся в курятник, вешают без суда.

* * *

Чареника еще стоял в зале Ста Полей, у самой стены, бледный и оглушенный. Кто-то тронул его за плечо: это был Арфарра. Старик холодно улыбнулся и сказал:

– Прошу вашего извинения за то, что не посвятил вас в свои планы и отказался давеча предоставить документы, касающиеся Шиманы, – но видите: все вышло как нельзя лучше.

Чареника вздохнул и упал на руки подбежавшего стражника. Стражник вытянулся, ожидая, что Арфарра прикажет выволочь Чаренику во двор и повесить вместе с делегацией, но Арфарра ничего такого не приказал, и Чаренику отнесли в постель.

А Арфарра медленно пошел по мраморной лестнице, принимая льстивые поздравления. Он ничего не понимал. Откуда Киссур раздобыл документы, которые оставались в руках Нана? Как выбрался незамеченным из дворца? И вообще…

Топоча, как гусь, к Арфарре подбежал жирный евнух из женских покоев:

– Господин министр! Господин министр! Сын Нана пропал!

* * *

А дальше было вот что: Андарз, услышав о новостях, послал в город пятьсот человек, под командованием некоего Зуны. Им было известно мало, кроме разве того, что проклятые оборотни Афарры, о которых столько говорили в эти дни, сорвались со стен в зале Пятидесяти Полей и загрызли многих людей и даже иных бессмертных; и в тот миг, когда существование оборотней наконец-таки стало доказуемо через опыт, пошли слухи, что, пожалуй, это все-таки не оборотни, а справедливые духи!

Зуна вел своих людей в темноте, дорожками государева сада: вдруг послышался шорох и треск кустов; золоторогий олень мелькнул перед отрядом и скрылся; тщетно Зуна клялся божьим зобом и другими частями божьего тела, что это обычный зверь! «Нас предали!» – закричал кто-то, и люди побежали назад. Нас предали, но кто же? Разумеется, Зуна! И бедного полковника утопили в соседнем озерке.

Полк побежал в заречную слободку; их не хотели пускать, но полк пробил стенку и водворился в слободке; беглецы из слободки побежали на площадь и стали кричать, что богачи и чиновники предали народ; – и в это-то время вдали, за излучиной канала, показались скованные цепями и горящие торговые лодки. Кто-то закричал, что надо открыть левый шлюз: течение воды в канале изменится на противоположное, и лодки уйдут наверх. Толпа бросилась к шлюзам, и столкнулась у шлюзов с солдатами Андарза, которым в голову пришла та же мысль. Оказалось, что шлюзы только что были попорчены намертво.

Канал у рыночной площади страшно сужался, склады на сваях и лодках загромождали его, так как торговля с лодок облагалась меньшим налогом. Брандеры, сбившись в горловине, зажгли портовые склады, люди бросились спасать свое добро и грабить чужое; пламя забушевало, – увы: то было не пламя свободы, и не огонь красноречия, а просто горящие склады!

Лидеры революции были мертвы; первый министр Нан куда-то пропал, а люди Лахута бегали по городу и убивали каждого, кто откажется принести возлияние Единому, и многие, кто убежал от Лахута, в эту ночь стал жертвой грабителей.

Днем депутация женщин и детей потянулась ко дворцу с повинной. Андарз в отчаянии велел стрелять в народ; половина его войска, услыхав такой приказ, бросилась на своих начальников; варвары Киссура, выскочив из дворца, помогли им в таком деле.

Киссур сдержал свое слово: он принес государю голову Шиманы, он развесил на деревьях, с которых еще не облетела листва вчерашнего праздника, две тысячи бунтовщиков или сочтенных таковыми, и Андарза он повесил, уже мертвого, на веревке из зеленой шелковой конституции.

* * *

А на следующий день Алдон, с двенадцатью товарищами, въехал в городской дворец Нана. Они ворвались в кабинет первого министра. В кабинете лежало трое порубленных бунтовщиков и царил странный разгром. Винтовая лестица в форме бобового вьюнка, ведущая прямо на нарисованные небеса, была рассажена у основания, словно кто-то подрубил мраморный боб огненным топором, а там, где огненный топор прошелся по стене, вытекли и повисли на стеклянных ниточках глаза грустных богов. Алдон переступил через мертвого бунтовщика, рассченного напополам, как тряпичная кукла.

– Клянусь божьим зобом, – сказал товарищ Алдона, – вот так же перешибло скалу, когда умер отец Киссура!

Алдон зажал ему рукой рот и сказал:

– Не говори глупостей! Если ты скажешь такое Киссуру, он съест тебя живьем за оскорбление памяти отца!

И швырнул поскорее в грустных богов факел.

* * *

На следующий день бывший министр финансов Чареника отправился во дворец, в покои Арфарры. Нельзя сказать, чтобы Чареника радовался предстоящему визиту, а если точнее, у него препротивно дрожали колени и во рту ощущалась какая-то сухость. Из кабинета первого министра наружу вели две двери, и одна была обита красным шелком, а другая – черным шелком. Через дверь, обитую красным шелком, выходили люди с поручениями и наградами, а через дверь, обитую черным шелком, выводили людей за цепочку на шее.

Чаренику не покидало предчувствие, что сегодня его выведут из кабинета через дверь, обитую черным шелком. Он готов был откусить себе язык за то, что два дня назад сказал при государе, что Арфарра столковался с Наном. И взбредет же в голову подобная глупость!

А сам Нан? Сумасшедший человек! Мало того, что разругался со всеми и сгинул, так еще и утащил с собой сосунка! Чареника покачал головой и подумал, что, если бы ему пришлось бежать из столицы, разве он, будучи разумным человеком, взял бы с собой годовалого мальчишку? Он бы взял с собой мешочек с золотом и иными вещами, облегчающими путь…

Чареника медленно поднимался по мраморной лестнице. Перед ним двое варваров в зеленых кафтанах, пыхтя, тащили в кабинет первого министра короб с круглым верхом. На верхней ступени короб грохнулся о пол, крышка с него сорвалась, и он полетел вниз, рассыпая из себя разноцветные листы, – облигации конвертируемого займа.