Читать книгу "Серая Женщина - Элизабет Гаскелл"

и мадам.

Мой маленький приятель, сидевший с таким видом, словно его любопытство утонуло в презрении, заметил:

– Моралист вывел бы из этой сцены множество поучительных выводов. Во-первых, обратите внимание на нелепое положение, в которое повергает всех этих людей суеверное почтение к чинам и титулам. Поскольку месье принц является верховным правителем некоего крошечного государства, точное положение которого еще не сумел определить ни один географ, никто из присутствующих не смеет пригубить свою сладкую воду до тех пор, пока не проснется мадам принцесса. А судя по опыту, прежде чем это произойдет, несчастные официанты могут простоять так целое столетие. Далее: рассуждая, как моралист, вы, конечно, заметите, насколько трудно избавиться от полученных в молодости дурных привычек!

В этот миг принцу каким-то образом – я не заметил, как именно, – удалось разбудить спящую красавицу. Она не сразу вспомнила, где находится, и, глядя на супруга влюбленными глазами, с улыбкой спросила:

– Это ты, мой принц?

Однако тот, слишком ясно ощущая едва прикрытое любопытство окружающих, да и собственное раздражение, чтобы ответить с равной нежностью, отвернулся с типично французским выражением на лице и по-английски произнес:

– Ну-ну, дорогая!

Выпив бокал восхитительного вина неизвестного происхождения, я ощутил прилив храбрости и рассказал своему циничному соседу – которого, надо признаться, уже начал недолюбливать, – что заблудился в лесу и попал в замок по ошибке.

История глубоко его заинтересовала. Он поведал, что подобное не раз случалось с ним самим и что мне повезло больше, чем однажды ему, когда под угрозой оказалась сама жизнь. История закончилась призывом восхититься его замечательными сапогами, которые он по-прежнему носил, несмотря на заплатки, благодаря несравненному удобству в долгих пеших переходах.

– Хотя в наши дни, – заключил собеседник, – стремительное распространение железных дорог сокращает необходимость в обуви такого образца.

Когда я осведомился у него, насколько необходимо представиться хозяевам в качестве заблудившегося путешественника, а не гостя, которого все ждали, тот горячо воскликнул:

– Ни в коем случае! Ненавижу такую мелочную мораль!

Мой невинный вопрос заметно его обидел, как будто попутно осуждая его самого, и собеседник погрузился в угрюмое молчание. В этот самый миг я встретил любезный взгляд красивых глаз сидевшей напротив леди – той самой, которую я описал как утратившую цветение юности и несколько нетвердую на лежавших на подушке отекших ногах. Взгляд красноречиво призывал: «Подойдите ко мне, давайте побеседуем!»

Молча поклонившись своему маленькому соседу, я направился через зал к пожилой леди. Она встретила мое появление самим милым жестом признательности и, словно извиняясь, проговорила:

– Немного скучно сидеть, не имея возможности прогуляться в такой вечер, как этот, но таково справедливое наказание за юношеское тщеславие. Мои бедные ноги, от природы очень маленькие, теперь мстят за жестокое обращение: пристрастие к крошечным туфелькам… К тому же, монсеньор, – добавила леди с приятной улыбкой, – я вдруг подумала, что вы можете устать от желчных комментариев маленького соседа. Он и в молодости не отличался добрым характером, а в зрелом возрасте такие люди становятся циничными.

– Кто он такой? – спросил я с чисто английской прямотой.

– Его зовут Пуссе, а отец его трудился то ли лесорубом, то ли угольщиком, то ли кем-то еще в том же роде. Поговаривают о сообщничестве в убийстве, неблагодарности и получении денег в результате фальшивых претензий. Но довольно: если продолжу злословить, сочтете меня такой же язвительной, как он. Давайте лучше восхитимся очаровательной леди, что идет к нам с розами в руках. Никогда не видела ее без роз, ведь они так тесно связаны с прошлым милой дамы. Да вы и сами наверняка знаете!

– Ах, красавица! – обратилась моя собеседница к прекрасной особе. – Как чудесно, что теперь, когда я больше не могу подойти к вам, вы приходите сами.

Повернувшись ко мне и любезно вовлекая в беседу, она пояснила:

– Следует заметить, что, ни разу не встречаясь до замужества, впоследствии мы стали почти сестрами. В наших обстоятельствах, да и в характерах тоже, обнаружилось немалое сходство. У каждой было по две старших сестры – в моем случае сводных, – которые не были так добры, как могли бы быть.

– О чем впоследствии пожалели, – добавила вторая леди и с лукавой, но доброй улыбкой продолжила: – Поскольку мы обе вышли замуж за принцев, значительно выше собственного статуса, то сохранили изначальные, лишенные пунктуальности привычки, отчего впоследствии пережили немало обид и унижений.

– И обе сохранили очарование, – послышался за моей спиной шепот. – Милорд маркиз, скажите, скажите: «И обе сохранили очарование».

– И обе сохранили очарование, – громко повторил другой голос.

Я обернулся и увидел хитрого, похожего на кота лакея, подсказавшего хозяину любезную реплику.

Дамы поклонились с тем высокомерным снисхождением, которое показывает, что комплименты из подобного источника отвратительны. Однако наше трио оказалось нарушенным, что очень меня огорчило. Маркиз выглядел так, как будто, потратив все силы на один комплимент, надеялся, что большего от него не потребуется, в то время как за ним стоял лакей, одновременно услужливый и требовательный в своем поведении. Обе дамы, оказавшиеся истинными леди, заметно сожалели о неловкости маркиза и обращались к нему с мелкими вопросами, выбирая темы, на которые собеседнику не составило бы труда ответить, в то же время лакей что-то ворчливо бормотал. Отвлекшись от разговора, который до вмешательства обещал оказаться весьма приятным, я невольно услышал его слова:

– Да уж, маркиз де Карабас с каждым днем глупеет. Пора сбросить нелепые сапоги и предоставить ему самостоятельно справляться с обстоятельствами. Я создан для королевского двора, вот и отправлюсь ко двору, чтобы обеспечить себя, как обеспечил его. Император сумеет по достоинству оценить мои таланты.

Таковы французские манеры, или лакей настолько забылся в гневе, что принялся плевать направо и налево прямо на паркетный пол.

Как раз в это время к двум дамам, с которыми я только что беседовал, приблизился некрасивый, но очень приятный человек об руку с хрупкой бледной миловидной дамой во всем белом и воздушном. В лице ее не было ни кровинки. Мне показалось, что, подходя, она издала негромкий звук – нечто среднее между свистом чайника и воркованием голубя.

– Мадам Миу-Миу очень хотела с вами встретиться, – сказал господин, обращаясь к леди с розами, – поэтому я проводил ее, чтобы доставить удовольствие!

Какое честное доброе лицо, но какое безобразное! И все же его безобразие понравилось мне больше красоты многих других персонажей. Выражение сочетало признание собственного уродства с осуждением поспешного впечатления, и сочетание это покоряло. Нежная белая леди смотрела на лакея так, словно когда-то они были знакомы, что немало меня озадачило из-за разницы в их положении. Однако