Читать книгу "История Петра Великого - Александр Густавович Брикнер"

около этого же времени Паткуль, недовольный успехами Петра близ берегов Балтийского моря, советовал царю подумать о мире, чтоб не возбудить опасения в прочих потентатах, Петр отвечал: «Господь Бог посредством оружия возвратил большую часть дедовского наследства, неправедно похищенного. Умножение флота имеет единственною целью обеспечение торговли и пристаней; пристани эти останутся за Россиею, во-первых, потому, что они и сначала ей принадлежали, во-вторых, потому, что пристани необходимы для государства, ибо чрез сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть»[577].

Дипломатические сношения

По донесению Матвеева от 5 июля 1702 года, какой-то профессор во Франкфурте-на-Одере напечатал похвальную речь прусскому королю, где прославлял триумф шведов над московскими войсками и толковал, что христианские государи не должны пропускать русских кораблей на море, ибо, если русские овладеют Ливониею, то овладеют также Польшею и Литвою и будут опасны Пруссии[578].

Положение Матвеева в Нидерландах было неприятно после Нарвского поражения потому, что там, как мы видели, смеялись над Россией, а после первых успехов русского оружия, то есть после взятия Шлиссельбурга, Ниеншанца, Дерпта, Нарвы, потому, что в Голландии опасались чрезмерного могущества России. До начала шведско-русской войны Генеральные Штаты через Матвеева просили царя не помогать датчанам в их войне против Швеции. Когда голландцы узнали в 1700 году, что Петр приближается к Нарве, они не одобряли этого движения царя к берегам моря; такое же неудовольствие возбудила постройка русских судов в Архангельске. Желая препятствовать развитию значения России на море, Генеральные Штаты не переставали действовать в пользу мира. Матвеев писал: «Нынешняя война со шведами Штатам очень неприятна и всей Голландии весьма непотребна, потому что намерение ваше взять у шведа на Балтийском море пристань Нарву или Новые-Шанцы; где же сойдутся, постоянно толкуют: если пристань там у него будет, то не меньше француза надобно нам его бояться; отворенными воротами всюду входить свободно будет». К тому же война мешала торговым сношениям с Россиею: в тех городах Лифляндии, которые могли находиться в опасности, голландские купцы имели запасы товаров, именно хлеба. Ожидали, что русские займут Ревель. Витзен, вследствие дружбы своей с Петром и торговых связей с Россией, был, по словам Матвеева, «в большом подозрении у своих соотечественников». Один из голландских купцов, Брант, поставлявший для России ружья, посещал Матвеева тайком и едва не был убит за это шведами. Когда Петр намеревался сделать Штатам предложение, чтобы они взяли в свою службу из Архангельска 4 тысячи матросов, Матвеев заметил: «Им то зело не надобно, чтоб наш народ морской науке обучен был».

На выгодное для России посредничество Нидерландов при заключении мира между Швецией и Россией, как полагал Матвеев, нельзя было надеяться. «Могут ли, – спрашивает последний в письме к царю, – Англия и Штаты стараться о вашем интересе или прибыточном мире и сами отворить дверь вам ко входу в Балтийское море, чего неусыпно остерегаются, трепещут великой силы вашей не меньше как и француза… Англичан и здешних прямое намерение, чтоб не допустить вас иметь какую-нибудь пристань на Балтийском море; отнюдь не хотят и слышать такого соседства ближнего. Хотя они ласковыми лицами поступают, только их сердце николи не право пред вами». Всеми способами, но безуспешно Матвеев доказывал голландцам, что от русской гавани на Балтийском море им могут быть только одни выгоды и что маленький русский флот назначается только для обороны этой гавани, а не для утверждения русского владычества на море[579].

Такие же вести приходили из Вены, где Паткуль узнал от министров, датского и бранденбургского, что английский и голландский министры, а также и ганноверский двор стараются всеми силами помешать сближению Австрии с Россией и во всех разговорах с императорскими министрами выставляют им на вид, как опасно увеличение могущества царя[580].

При таких обстоятельствах Петру оставалось прежде всего надеяться на себя и успех русского оружия, и, во-вторых, рассчитывать на разлад между европейскими державами. Можно было воспользоваться антагонизмом между Австрией и Пруссией, соперничеством между Англией и Францией, ненавистью между Ганноверским домом и Пруссией. Всякая борьба на западе Европы могла быть выгодною для царя; недаром Петр в письме к Апраксину от 5 июня 1702 года, говоря о начале войны за испанское наследство, заметил: «Дай Боже, чтоб затянулась»[581]. Чем более внимание Европы было обращено на чрезмерное могущество короля Людовика XIV, тем удобнее Россия могла стремиться дальше на пути к морю и достигнуть желанной цели.

Такого рода положение дел придавало особенное значение попытке короля Людовика XIV сблизиться с Петром.

Когда в феврале 1701 года происходило в Биржах свидание между Петром и королем Августом, при последнем находился чрезвычайный французский посланник дю Герон, который имел аудиенцию у царя. Петр при этом случае выразил дю Герону свое уважение к особе короля и желание соединиться с ним теснейшими узами дружбы; в течение беседы царь заметил, что надобно несколько поумерить спесь Генеральных Штатов, так как они забывают свое место, желая стоять наравне с первейшими государями и вмешиваться во все европейские дела и проч.

Шхонебек Адриан.

Военный корабль «De Praying Petrus», спроектированный Питером де Гроте, 1700 г.

В январе 1702 года дю Герон имел свидание с русским посланником в Варшаве. При этом случае последний жаловался на императора, на Англию и Голландию, а также и на короля Августа. Далее, было высказано желание, чтобы Людовик доставил царю возможность завладеть каким-либо портом Балтийского моря; лишь только царь будет обладать таким портом, то вскоре построит столько кораблей, что в непродолжительном времени одни только подданные его и французского короля будут производить торговлю в Балтийском море, другие же народы будут устранены и проч.

Также и с Паткулем, около этого времени вступившим в русскую службу, дю Герон имел свидания, при которых Паткуль заявил, что царь желает заручиться дружбою короля Людовика XIV, что Россия могла бы доставить Франции казаков для того, чтобы произвести диверсию со стороны Трансильвании в борьбе Людовика XIV с Австрией), что царь в случае революции в Польше готов содействовать возведению на польский престол принца французского дома и т. п. Далее Паткуль говорил, что царь весьма недоволен королем Августом, императором, англичанами и голландцами, что он теперь лучше узнал курфюрста бранденбургского и стал о нем совершенно другого мнения и проч.

Людовик XIV, желая воспользоваться таким расположением царя, решил отправить в Москву дипломата Балюза в конце 1702 года[582]. В инструкции Балюзу было вменено в обязанность возбуждать всеми средствами гнев царя против императора, бранденбургского курфюрста, англичан и голландцев[583].

Пребывание Балюза в Москве сильно не понравилось в особенности голландцам, предложившим посредничество между Швецией и Россией именно с целью ослабить подозреваемое французское влияние в России. Витзен прямо говорил Матвееву, что напрасно