Читать книгу "Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Ниже вычленены сегменты текста первого раздела первой главки первой книги ТД, какие необходимо подвергнуть комментированию. (Рабочая и крайне предварительная версия автора). Текст романа ТД прочитывается «сплошным» образом, без пропуска даже самых мелких деталей, нуждающихся в комментировании по вышеуказанным направлениям.
Книга первая, глава первая
Скотиньего база I пласт указанного выше предлагаемого нами разделения по трем основным направлениям комментирования текста ТД
Гетманский шлях II пласт
Предпоследнюю турецкую кампанию II
Курень I
Чекмень I
Майдан I
Бирюком III пласт
Татарского… кургана I и II
Жалмерка I–III
Накваска III
Торочила III
Стригеть III
Кубыть III
Тусменныи III
Без лампасин I–III
Гутарили III
Второй день Троицы I
Господа старики I
В сенцах I
Рослый батареец I
Гахнули III
Полчанин I
Вернулся с каторги I–II
Подбористой фигурой III
Закряжистел III
На императорском смотру на скачках II
Носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу I
Вороной масти борода III
В буйной повители III
Коршунячий нос III
2.5. Основная парадигма исторических концептов, нуждающихся в первоочередном, принципиальном описании
На наш взгляд необходимо вычленить парадигму ключевых исторических концептов (констант), которым должно быть дано объяснение в первую очередь, так как они структурируют, организуют историческое пространство романа. Это, на наш взгляд, следующие константы:
Казачество, историческая Россия, первая мировая война, февральская революция, октябрьский переворот, большевики, коммунисты, гражданская война, Верхнедонское восстание, Добровольческая армия, белые, красные, борьба против Советской власти после гражданской войны.
Своеобразным «подкастом» к этой парадигме будут персоналии: Керенский, Корнилов, Каледин, Ленин, Троцкий, Подтелков, Кривошлыков, ряд других исторических деятелей, изображенных (или упомянутых) в романе.
2.6. Дополнительные рассуждения
Традиции комментирования литературных текстов, понятное дело, носят изменчивый характер с точки зрения историко-культурной, а также из-за смены социально-исторической парадигмы. Как разнятся исторические труды разных ученых, творивших хотя бы и в сходной социально-исторической ситуации (к примеру, В. Ключевский и ©.Соловьев), так отличаются по существенному содержанию разнообразные толкования исторических реалий, отраженных в тех или иных художественных текстах, производимые в культуре, и говоря более широко – в гуманитарной сфере.
Поскольку история – это не столько рассказ о прошлом, но своеобразное предсказание будущего, то всякое внедрение исторического дискурса в состав интерпретационных моделей литературного текста не может ограничиваться какими-то непреложными и неопровергаемыми отсылками к состоявшимся историческим фактам.
Мало того, что сами эти факты могут быть воспроизведены в исторической науке и сопутствующих текстах публицистического и пропагандистского рода искаженно (причем, часто намеренно, исходя из так называемой политической, но не только, конъюнктуры), может быть и сословная, конфессиональная, культурно-элитарная блокировка объективной исторической информации. Но и добравшись до архивных источников, мемуарной литературы, если, оговорим, они не оказались почищенными идеологическими и другими цензорами, невозможно в полной мере апеллировать к ним, как к некоему объективному базису. Во-первых, сам автор опирался (это большей частью так и происходит) на уже искаженную кем-то историческую канву событий, а во-вторых, идеологический и социо-культурный контекст созданного художественного произведения создает в обществе (обобщенном реципиенте данного текста) деформирующую во многом установку на восприятие данного произведения под определенным углом зрения. Что значительно меняет и корректирует представления о состоявшихся исторических событиях, исторических деятелях и пр., отраженных в тексте произведения.
И в третьих, после слома в развитии общества, подобный тому, какой произошел в СССР в 90-годы, по закону маятника все бывшее стало восприниматься по принципу «от обратного», не особенно и углубляясь в правоту или неправоту такого подхода или в его историческую аргументированность. Слом исторической парадигмы и предполагает отказ от основных параметров всех прежних представлений о целях, идеалах развития того общества, какое «ушло». Даже притом, что в обществе (наше конкретное состояние сегодня), да и в науке, отсутствует мало-мальски отчетливое представление, а что именно складывается в данный исторический момент в теперешнем социуме, какая страна и какое общество «строятся»?
Можно добавить еще несколько важных аспектов данной взаимосвязи исторической науки, конкретных исторических фактов, господствующей идеологии (культурно-социальных стереотипов) и культуры, особенно литературы, как наиболее идеологизированной, связанной со словом и характером мышления человека, ее частью. К слову сказать, в советской литературе на всем протяжении ее истории мы наблюдаем сознательный конформизм ряда литераторов, отказавшихся от своей изначальной идеологии и избравших служение новой власти ради «золотого тельца» (примеры некоторых авторов молодой советской литературы), или же, напротив, видим искреннюю увлеченность художника социальными проектами и убежденность его в осуществимость общественных идеалов, связанных с человеком и задачами реформирования социума.
Да и сама филология как известное отражение идеологических аспектов культуры подвержена подобным болезням искажения реальности во имя неких эфемерных, или не очень, представлений о роли литературы в обществе.
Таким образом, создание теоретико-методологической базы комментария ТД носит сложнейший характер, который потребует рассмотрения основных констант русской истории XX века. Без понимания того, как на все это смотреть и как это же понимать, комментарий сведется к простому (и по существу, искажающему) википедическому перечню более или менее известных фактов отраженных в ТД исторических событий.
Надо попробовать сделать это по-другому.
Русская цивилизация и русский лексикон
Мысль о том, что последовательность чего-то (событий, текстов, эпизодов жизни человека и государства) не есть история, очень справедлива. Последовательность, череда (понятая и, как правило, ограниченная конкретным опытом, знаниями и интеллектуальными возможностями исследователя) событий в социуме, искусстве, собственно в исторической жизни, не есть «чистая» историчность (или историзм). Историзм – это понимание того, как пробивается через эту череду и последовательность каких-то событий (текстов, эпизодов и т. п.) некий, сокрытый в этом развитии, смысл.
Он, этот смысл, как всегда, не имеет определенной формы и средств выражения и поэтому его «угадывание», «узнавание», постижение есть работа ума и интуиции. При этом последнее свойство зиждется на определенной совокупности уже наличествующих в сознании потенциального историка такого рода знаний, которые подверстывают к этому узнаванию свою концептуальность и оформленность, а также выверенное сочетание эмпирических фактов и соображений. Просто наблюдая за действительностью, без изначального, пусть даже и ошибочного, подхода к осознанию известной совокупности фактов и событий, невозможно создание исторического нарратива.
Важно также и другое – насколько присутствует в сознании и рефлексии исследователя генерализованное представление о принципиальной тождественности наблюдаемого мира (истории, искусства, социальной жизни и т. д.) принципам понимания и анализа. Адекватность, известного рода научность или опора на значительный эмпирический материал обязательно присутствуют в сознании субъекта, все это описывающего и стремящегося к известной полноте охвата важнейших процессов развития той или иной исторической формы созданного человеком искусственного (артефицированного) мира.
Не только подобное чувство целостности необходимо
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин», после закрытия браузера.