Читать книгу "Призраки дома на холме. Мы живем в замке - Ширли Джексон"

Глаза Констанции округлились от изумления. Мы оторопело глядели друг на друга.

– Я знаю, вы меня слышите, мисс Блеквуд. Я там у вас стул сломал, простите меня. – Он снова постучал в дверь, совсем тихо. – Ну, так я оставлю корзинку тут, на пороге. Надеюсь, вы меня услышали. До свидания.

Робкие шаги звучали все тише, спустя минуту Констанция сказала:

– Что будем делать? Откроем?

– Позже. Когда совсем стемнеет.

– Интересно, какой там пирог? Как думаешь, он не хуже моих?

Мы доели ужин и дождались темноты; наконец я решила, что нас уже никто на веранде не заметит; мы прошли через прихожую, я отперла двери и выглянула. Корзинка стояла на ступени, прикрытая салфеткой. Я внесла ее в дом и заперла двери, а Констанция забрала корзинку на кухню.

– С черникой, – сказала она. – На вид хорош и еще теплый.

Она нежно и любовно вынула курицу, завернутую в салфетку, и пакетик с печеньем.

– Все еще теплое, – сказала она. – Жена, должно быть, пекла и жарила после ужина, чтоб он сразу отнес. Интересно, она два пирога испекла: для нас и для домашних? Видишь, завернула все в салфеточки и велела отнести сюда. Только печенье у нее не хрустящее.

– Я отнесу корзинку обратно на веранду, и он поймет, что мы все нашли.

– Нет-нет, – Констанция схватила меня за руку. – Сначала я постираю салфетки. Что его жена обо мне подумает?

* * *

Иногда приносили грудинку домашнего копчения, иногда фрукты или домашние консервы; они неизменно оказывались хуже, чем консервы Констанции. Чаще всего приносили жареную курицу, пироги или лепешки, очень часто – печенье, порой – картофельный салат или рубленую капусту. Однажды принесли в кастрюльке рагу из мяса и овощей – Констанция разделила все на составные части и соединила вновь, согласно своим собственным правилам приготовления этого блюда; иногда были кастрюльки с тушеной фасолью или с макаронами.

– Несут, как на приходской благотворительный ужин, – сказала как-то Констанция, когда я притащила на кухню каравай домашней выпечки.

Они приносили еду по вечерам, молча ставили на ступеньку и уходили. Мы представляли все это так: жены готовят корзинки к приходу мужей с работы, а те сразу берут их и несут сюда – чем позднее, тем лучше, чтоб не увидал кто: носить нам пищу, верно, очень стыдно, и делали они это втайне друг от друга. Констанция утверждала, что готовит не одна, а несколько женщин.

– Вот эта обожает томатный соус, – объясняла она, пробуя тушеную фасоль. – И вечно льет чересчур много. А вчерашняя предпочитает патоку.

Порой мы находили в корзинках записки: «Это за тарелки», «Простите за занавески», «Извините за арфу». Дверь мы открывали только глубоким вечером, когда поблизости наверняка никого не было, и всегда ставили корзинку обратно на ступеньку и тщательно запирали двери.

Обнаружилось, что к протоке мне больше дороги нет: во-первых, там теперь дядя Джулиан, во-вторых – слишком далеко от Констанции. Я теперь не ходила дальше опушки леса, а Констанция дальше огорода. Хоронить сокровища и брать в руки камни тоже больше нельзя. Зато я ежедневно осматривала доски на окнах в кухне и, заметив щелку, прибивала новые. По утрам я проверяла, крепок ли замок на парадных дверях, а Констанция мыла кухню. Мы подолгу просиживали у парадных дверей, особенно в дневные часы, когда мимо ходили люди; боковые стекла я тоже забила картоном, оставив с обеих сторон по щели: мы видели всех, а нас – никто. Там играли дети, ходили мимо люди – мы слышали их голоса, чужие голоса, видели чужие злобные лица – они таращили глаза и разевали рты. Однажды к дому подъехали люди на велосипедах: две женщины, мужчина и двое детей. Оставив велосипеды на аллее, они разлеглись на траве – отдохнуть и поболтать. Дети как шальные носились по аллее, скакали по кустам и кружили меж деревьев. В тот день мы узнали, что вместо сгоревшей крыши разросся плющ: одна из женщин украдкой взглянула на дом и сказала, что за плющом и не видно, был тут пожар или нет. Они редко оборачивались к дому лицом, глядели краем глаза, из-за плеча или меж пальцев.

– Говорят, красивый был особняк, – сказала одна из женщин, сидевших на нашей траве. – Когда-то он считался местной достопримечательностью.

– Теперь похож на надгробие, – отозвалась другая.

– Ш-ш-ш, – остановила ее первая и кивнула на дом. Потом она громко сказала: – Говорят, им резную лестницу в Италии делали. Очень, говорят, красивая.

– Они ж тебя не слышат, – удивилась другая. – Да и пусть слышат, какая разница?

– Ш-ш-ш!

– И вообще, никто не знает наверняка: есть там кто-нибудь или нет. Россказням местных я не очень-то верю.

– Ш-ш-ш. Томми, – окликнула она мальчика. – Не подходи к ступеням.

– Почему? – Мальчик попятился.

– Там живут дамы. Они не любят, когда тут ходят.

– Почему? – Мальчик остановился у лестницы и со страхом взглянул на дом.

– Дамы не любят маленьких мальчиков, – отозвалась вторая. Эта из ненавистниц, ее рот был виден мне сбоку – точь-в-точь змеиный.

– А что они со мной сделают?

– Поймают и накормят конфетами с ядом; уж сколько неслухов не вернулись из этого дома. И все оттого, что подошли слишком близко. Поймают маленького мальчика и…

– Ш-ш-ш! Этель, ну в самом деле!

– А маленьких девочек они любят? – Девочка подошла ближе.

– Они ни мальчиков, ни девочек терпеть не могут. Девочек они просто съедают.

– Этель, прекрати. Ты же пугаешь детей. Она просто дразнит вас, крошки, она все придумала.

– Не бойтесь, они выходят только по ночам, – уточнила женщина-змея, злобно глядя на ребятишек. – И в темноте охотятся на детей.

– Все равно, – вступил вдруг в разговор мужчина. – Нечего детям к дому подходить.

* * *

Чарльз Блеквуд появился лишь однажды. Приехал на машине с каким-то человеком, а мы как раз сидели у парадных дверей, сидели уже долго, день клонился к вечеру, и все чужаки разошлись; Констанция сказала:

– Пора картошку варить, – и собралась было встать, но в этот миг на аллее показалась машина, и мы остались посмотреть. Чарльз и его спутник вышли из машины и направились к лестнице; глядели они вверх, но нас видеть не могли. Я вспомнила, как Чарльз приехал сюда впервые и точно так же стоял, задрав голову и глядя вверх, на дом. Но на этот раз ему сюда проникнуть не удастся. Я дотронулась до замка – крепок ли? Констанция кивнула, она тоже знала, что Чарльзу сюда хода нет.

– Видите? – произнес Чарльз, стоя у лестницы. – Вот он, дом, все, как я рассказывал. Теперь уж не так страшно смотрится – плющ прикрыл, но крыша прогорела насквозь, и внутри все разграблено.

– А женщины там?

– Наверняка. – Чарльз засмеялся; я вспомнила его смех, его огромное белое лицо, вытаращенные глаза и прямо отсюда, из-за двери, принялась насылать на него смерть. – Сидят как миленькие. На деньгах сидят, на бешеных деньгах.