Читать книгу "О Китае - Генри Киссинджер"

Обращение к национальному интересу в его абсолютной форме, как это было сделано Никсоном, трудно применить в качестве единственной организационной концепции международного порядка. Условия, по которым определяется национальный интерес, слишком часто меняются, а возможные изменения в интерпретации слишком велики, чтобы быть единственным надежным проводником в линии поведения. Необходимо, как правило, некоторое соответствие ценностей для появления элемента сдержанности.

Когда Китай и Соединенные Штаты впервые начали иметь дело друг с другом после перерыва в 20 лет, обе стороны обладали разными, если не противоположными, ценностями. Консенсус по вопросу о национальном интересе при всех трудностях был самым значимым элементом, которого можно было достичь. Идеология привела бы обе стороны к конфронтации, заставив помериться силами по широкому кругу проблем.

Достаточно ли одного прагматизма? Он может обострить столкновения интересов так же легко, как и урегулировать их. Каждая из сторон будет знать свои цели лучше, чем другая сторона. Многое будет зависеть от прочности своих внутренних позиций: уступки, необходимые с прагматической точки зрения, могут быть использованы внутренними противниками как проявление слабости. Отсюда постоянное искушение поднять ставки. В первом опыте ведения дел с Китаем вопрос состоял в том, как сочетаются формулировки интересов или как помочь им сблизиться. Рассуждения Никсона и Чжоу Эньлая предоставляли рамки для нахождения совпадений интересов; мостиком для этого послужили Шанхайское коммюнике и неоднократно дебатировавшийся параграф о будущем Тайваня.

Шанхайское коммюнике

Обычно коммюнике живут недолго, прозябая на полках. Они определяют больше настроение, чем направление. Но судьба коммюнике, подводившего итог визиту Никсона в Пекин, оказалась иной.

Руководителям нравится создавать впечатление, будто коммюнике возникают сразу в своей полной форме в их головах и из разговоров со своими партнерами. Они не опровергают распространенное мнение о том, что руководители сами пишут и обсуждают каждую запятую в коммюнике. Опытные и мудрые лидеры прекрасно понимают истинное положение вещей. Никсон и Чжоу Эньлай понимали опасность того, чтобы обязывать руководителей составлять проект итогового документа при цейтноте во время встреч в верхах. Обычно люди с сильной волей — именно поэтому они и занимают те посты, которые занимают, — не в состоянии решить проблему цейтнота, когда времени не хватает, а средства массовой информации настаивают на публикации итогового документа. В результате дипломаты часто приезжают на крупные встречи с почти готовым проектом коммюнике.

Никсон направил меня в Пекин в октябре 1971 года — во второй раз — именно с этой целью. Во время состоявшихся обменов мнениями было решено, что кодовым названием этой поездки будет Поло II. Наше воображение полностью исчерпало себя после названия первой поездки Поло I. Главной целью Поло II ставилось согласование коммюнике, которое китайское руководство и президент могли бы одобрить по завершении поездки Никсона четырьмя месяцами позже.

Мы прибыли в Пекин во время беспорядков в китайской правительственной структуре. За несколько недель до этого назначенного преемником Мао Линь Бяо обвинили в попытке государственного переворота, размеры которого официально никогда не раскрывались. Существуют разные объяснения. Преобладало на то время мнение о том, что Линь Бяо, составитель «маленькой красной книжицы» — цитатника Мао, очевидно, решил, что безопасность Китая будет лучше обеспечена на основе возвращения к принципам «культурной революции», чем при помощи маневров с Америкой. Предполагалось также и то, что тем самым Линь Бяо фактически выступил против Мао Цзэдуна с позиций, более близких прагматическому подходу Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина, и что его открытый идеологический выверт являлся способом оборонительной тактики[418].

Признаки кризиса виднелись повсюду вокруг нас, когда мои коллеги и я прибыли в Пекин 20 октября. По пути из аэропорта мы проезжали плакаты со знакомыми лозунгами «Долой американский империалистический капитализм и его прихвостней». Некоторые из плакатов были на английском языке. Листовки аналогичного содержания лежали в наших комнатах в государственной резиденции для гостей. Я попросил моего секретаря-референта собрать и вернуть их сотруднику китайского протокола, сказав, что их оставили предыдущие жильцы.

На следующий день исполняющий обязанности министра иностранных дел, сопровождая меня на встречу с Чжоу Эньлаем в здании ВСНП, обратил внимание на возможные препятствия. Он попросил меня обратить внимание на плакат на стене, заменявший предыдущий с оскорблениями и где по-английски говорилось следующее: «Приветствуем афро-азиатский турнир по настольному теннису». Все остальные плакаты, мимо которых мы проезжали, были замазаны краской. Чжоу Эньлай как бы мимоходом заметил, что нам следует обращать внимание на дела Китая, а не на «холостые пушечные залпы» риторики, предвосхитив то, что скажет Мао Цзэдун Никсону несколькими месяцами позже.

Обсуждение коммюнике началось довольно традиционно. Я выложил проект коммюнике, приготовленный моими сотрудниками и мной и одобренный Никсоном. В нем обе стороны подтверждали свою приверженность миру и обязывались сотрудничать по важнейшим вопросам. Раздел о Тайване оставался пустым. Чжоу Эньлай принял проект за основу для обсуждений и обещал представить китайские правки и варианты на замену на следующее утро. Все шло обычным для выработки проекта коммюнике путем.

Но случившееся на следующее утро вышло за рамки обычного. Вмешался Мао Цзэдун, приказав Чжоу Эньлаю прекратить работу над проектом, названным им «бредом собачьим, а не коммюнике». Он мог назвать свои призывы коммунистической ортодоксальности «холостыми выстрелами», но он не был готов отказаться от них как от руководящих установок для коммунистических кадровых работников. Он дал указание Чжоу Эньлаю представить коммюнике, где бы коммунистические принципы подтверждались как китайская позиция. Американцы могут излагать свою точку зрения так, как они того захотят. Мао Цзэдун всю свою жизнь посвятил доказательству того, что мир может быть обеспечен только борьбой, а не сам по себе. Китай не боится открыто декларировать различия с Америкой. Проект Чжоу Эньлая (и мой) был банальным и представлял собой документ, который Советы могли бы подписать, но не стали бы придавать значения или выполнять[419].

Свое выступление Чжоу Эньлай выстроил в соответствии с указаниями Мао Цзэдуна. Он представил проект коммюнике, где китайская позиция утверждалась бескомпромиссным языком. В нем оставались пробелы для заполнения нашей позицией, которая, как ожидалось, в свою очередь, будет изложена в столь же сильных выражениях. Затем шел заключительный раздел для констатации общей позиции.