Читать книгу "Геродот - Игорь Суриков"

Повсюду, где бывал Геродот, в том числе и в Вавилоне, он отмечал также удивительные традиции местных народов — например, такие: «Есть у вавилонян… весьма разумный обычай. Страдающих каким-нибудь недугом они выносят на рынок (у них ведь нет врачей). Прохожие дают больному советы о его болезни (если кто-нибудь из них или сам страдал подобным недугом, или видел его у другого). Затем прохожие советуют больному и объясняют, как сами они исцелились от подобного недуга или видели исцеление других. Молча проходить мимо больного человека у них запрещено: каждый должен спрашивать, в чем его недуг… Самый же позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться за деньги чужестранцу» (I. 197–199). В последнем случае речь идет о распространенном на Древнем Востоке обычае храмовой проституции, которая считалась священной (под Афродитой имеется в виду вавилонская богиня любви Иштар).

Забирался ли Геродот на восток далее Вавилона? На сей счет среди ученых единое мнение отсутствует, но скорее всего, восточнее он не бывал. Мы уже видели, что по «Царскому пути» он не ездил и в персидской административной столице — эламских Сузах — не был. Есть мнение, что «Отец истории» посетил еще одну столицу Ахеменидов — Экбатаны, располагавшиеся в Западном Иране и являвшиеся главным городом Мидии до того, как это государство подпало под власть персов.

У Геродота есть довольно красочное описание Экбатан. «Деиок (первый мидийский царь. — И. С.) воздвиг большой укрепленный город — нынешние Экбатаны, в котором одна стена кольцом охватывала другую. Крепостные стены были построены так, что одно кольцо стен выдавалось над другим только на высоту бастиона. Местоположение города на холме благоприятствовало такому устройству стен, однако местность была еще немного изменена искусственно. Всех колец стен было семь; внутри последнего кольца находятся царский дворец и сокровищница. Длина наибольшего кольца стен почти такая же, что и у кольцевой стены Афин. Бастионы первого кольца стен белые, второго — черные, третьего — желто-красные, четвертого — темно-синие, пятого — сандаракового (светло-красного. — И. С.) цвета. Таким образом, бастионы всех этих пяти колец пестро раскрашены. Что же до двух последних колец, то бастионы одного были посеребренные, а другого — позолоченные» (I. 98).

В описании даже имеется сравнение этого места с другим (Афинами); а мы уже имели возможности убедиться, что сравнения задействуются Геродотом обычно в тех случаях, когда он сам видел обе местности. Но здесь, похоже, перед нами исключение из правила. В приведенном рассказе есть сомнительные детали. Так, например, получается, что по территории Экбатаны даже чуть меньше Афин, а в это трудно поверить. Ведь сравниваются один из крупнейших городов Персидской державы — и всего лишь греческий полис, хотя и из числа самых знаменитых. Да и в целом слишком уж сказочная картина предстает мысленному взору читателя: холм, окруженный вздымающимися друг над другом разноцветными кольцами стен… Словом, вопрос о посещении Геродотом Экбатан — и вообще Ирана — приходится оставить открытым.

Что же касается сатрапий Персии, лежавших еще дальше на восток, то в них галикарнасец заведомо не бывал. Совершенно точно, например, не добирался он до далекой Индии, северо-западной частью которой тоже владели Ахемениды. А между тем сведения об Индии в «Истории» имеются. Но информация эта, конечно, получена автором из чужих рук и даже, скорее всего, через целый ряд посредников. Научная ценность подобных сообщений невелика; они переполнены откровенно легендарными и сверхъестественными элементами.

Вот характерный их образчик из индийского логоса Геродота: «В их земле есть песчаная пустыня, и в песках ее водятся муравьи величиной почти с собаку, но меньше лисицы. Несколько таких муравьев, пойманных на охоте, есть у персидского царя. Муравьи эти роют себе норы под землей и выбрасывают оттуда наружу песок… Вырытый же ими песок — золотоносный, и за ним-то индийцы и отправляются в пустыню. Для этого каждый запрягает в ярмо трех верблюдов, по бокам — верблюдов-самцов, которые бегут рядом, как пристяжные, а в середине — самку-верблюдицу… Их верблюды быстротой не уступают коням, а помимо того, могут нести гораздо более тяжелые вьюки… В такой верблюжьей упряжке индийцы отправляются за золотом с тем расчетом, чтобы попасть в самый сильный зной и похитить золото. Ведь муравьи от зноя прячутся под землей… Когда индийцы приедут на место с мешками, то наполняют их золотым песком и затем как можно скорее возвращаются домой. Муравьи же тотчас, по словам персов, по запаху почуяв их, бросаются в погоню. Ведь ни одно животное не может сравниться с этими муравьями быстротой бега, так что если бы индийцы не успели опередить их (пока муравьи соберутся), то никто бы из них не уцелел. Так вот, верблюдов-самцов (те ведь бегут медленнее самок и скорее устают) они отвязывают в пути и оставляют муравьям (сначала одного, потом другого). Самки же, вспоминая оставленных дома жеребят, бегут без устали. Таким-то образом индийцы, по словам персов, добывают большую часть золота, а некоторое гораздо меньшее количество выкапывают из земли» (III. 102–105).

Геродотовский рассказ о золотодобытчиках и огромных муравьях, несомненно, имеет главным своим первоисточником персидский купеческий фольклор. Среди купцов разных эпох и цивилизаций циркулировали такого рода истории, особенно сильно тяготевшие к фантастике и нагнетанию ужасов. Вспомним арабские сказки о Синдбаде-мореходе, точно так же возникшие в купеческой среде. Чего в них только нет: и чудовища, и великаны…

Рассказывалось всё это в первую очередь с целью отпугнуть потенциальных конкурентов, чтобы у слушателей не возникло желания самим ехать в Индию за золотом и иметь там дело с чудовищными кровожадными муравьями. «Отец истории», по своему обыкновению, аккуратно записал все разговоры купцов-персов, следуя своему, уже знакомому нам базовому принципу — «передавать всё, что рассказывают».

Индия, как видим, уже ко времени Геродота обрела в глазах европейцев столь привычный впоследствии ореол таинственной страны чудес, баснословно богатой, но наполненной всяческими опасностями. Такой облик она потом сохраняла долго — на протяжении всей Античности, Средних веков, вплоть до эпохи Великих географических открытий в начале Нового времени.

На юг, в страну фараонов

Египет точно так же, как Индия, всегда представал в глазах греков страной таинственной, загадочной, необычной и чрезвычайно интересной. И это несмотря на то, что в отличие от очень далекой, труднодоступной и уже поэтому экзотичной Индии долина Нила находилась довольно близко к Элладе — достаточно было переплыть Средиземное море.

Греко-египетские контакты были активными уже во II тысячелетии до н. э., в период существования микенской цивилизации на юге Балканского полуострова. После ее крушения, в так называемые «темные века» (XI–IX) эти связи прервались — если не полностью, то почти полностью — из-за кризиса и упадка, который переживала Греция. А когда в эллинском мире наступила архаическая эпоха, сопровождавшаяся возрождением и бурным развитием всех областей жизни, одним из результатов стало восстановление связей с цивилизациями Древнего Ближнего Востока и в частности с Египтом. С последним общение стало особенно активным с VII века до н. э.