Читать книгу "Семейная хроника - Нина Осмоловская"

Лидка молчала. Тогда Андрей вызвал охрану, те начали бить ногами. Она упала на пол. Лицо распухло от побоев, глаза превратились в узкие щёлочки. Последнее, что помнила, это были бешеные, налитые кровью глаза Андрея.

Она очнулась в холодном карцере, куда её притащили, пока была без сознания. Лидка с трудом разомкнула веки, увидела под собой сырой бетонный пол, а вверху маленькое зарешёченное окошко, через которое едва пробивался утренний свет.

Значит, её били всю ночь, а может быть несколько дней и ночей. Она совершенно не представляла, что сейчас – день или вечер.

Болело всё тело. На руках и ногах были глубокие раны и кровоподтеки. Не было слёз, и не было сил плакать и жалеть себя. Она попробовала встать, но ноги ужасно болели, словно по ним проехали чем-то тяжёлым. Лидка застонала и попросила пить. Тут же открылось маленькое окошечко в двери карцера, и ей было приказано сидеть молча, иначе будет хуже, и никакой воды и еды ей не положено.

На следующий день снова повели на допрос. Теперь был другой следователь – пожилой мужчина с добрыми глазами и приятной улыбкой. Он как-то по-кошачьи вкрадчиво начал расспрашивать о семье, о подругах, о молодых людях. С кем она дружила в техникуме, о чём они говорили, что читали.

Лидке дали умыться, вытереться полотенцем, даже принесли расческу и, наконец, предложили выпить горячего сладкого чая с лимоном.

Лидка пила его маленькими глотками, и ничего в её жизни не было вкуснее и ароматнее этого чая. Она всё рассказала, что книгу ей подсунули, что она никогда не интересовалась политикой, не замышляла никаких враждебных действий. Это – ошибка, и товарищ следователь обязательно разберётся и узнает, зачем это сделали.

Она не стала почему-то говорить, что книгу ей подарил Андрей, сказала, что нашла её в комнате и не знает, кому она принадлежит.

Следователь переписал с её слов всех девушек, которые жили с ней в одной комнате. Затем Лидку снова увели в карцер.

Так продолжалось несколько дней. Один день её допрашивал и жестоко избивал Андрей, а на следующий день – добрый и мягкий следователь угощал горячим чаем.

Андрей издевался над Лидкой в самой изощрённой форме: он посыпал солью её кровоточащие раны, мочился ей в лицо, заставлял лизать его сапоги и бил этими сапогами в лицо так, что выбил ей передние зубы.

В один из своих допросов он изнасиловал её и долго хохотал, радуясь своей победе. Ей хотелось плюнуть ему в лицо, но она понимала, тогда он просто разорвет её на куски.

Лидка к концу второй недели была совершенно без сил, ей казалось, что теперь тело живет отдельно от души. Она только молила Бога, чтобы её поскорее расстреляли и закончились бы все ужасы.

Однажды ей приснился сон, что над изголовьем склонилась сама матушка Пресвятая Богородица, гладит её по волосам и говорит, чтобы она потерпела: «Бог терпел и нам велел. Сколько он перенес страданий за людские пороки, а люди не верили ему, смеялись, вот теперь и твой черед нести свой крест».

Лидка перестала мыслить, она поняла, что когда голова пуста, проще. Не надо анализировать события, не надо ничего просить, надо только тупо выполнять всё, что от неё требуют.

Через месяц ей зачитали приказ, что она осуждена по 58-й статье, пункт 10 (пропаганда и агитация, содержащая призыв к свержению Советской власти, а также хранение и распространение запрещённой литературы), и её приговорили к пяти годам заключения и исправительным работам с конфискацией имущества. Лидка даже не плакала, она подписала все бумаги.

Потом её куда-то везли на машине. В кузове сидели такие же, как и она, худые, измождённые женщины. Разговаривать им не разрешал конвойный, да и говорить никому не хотелось, было похоже, что беда у всех общая. Из одежды на них были старые рваные телогрейки и такие же ватные брюки, на голове изношенные платки, которые закрывали почти всё лицо, на ногах стоптанные валенки.

Окна в машине были зарешёчены и закрыты ставнями, и они только один раз увидели солнце. Это было яркое, уже весеннее солнце, которое слепило глаза и радовало тем, что они ещё живы и, быть может, ещё поживут.

Их привезли в деревню Щукино под Москвой. В те годы строился канал Москва – Волга, который должен был соединить полноводную Волгу с мелководной Москвой-рекой и улучшить водоснабжение Москвы и других городов.

Сталин приказал вырыть канал в максимально короткий срок и с минимальными денежными затратами, поэтому и работали там в основном заключённые и использовался рабский ручной труд.

Лидку и всех прибывших с ней женщин расселили в женском бараке. Это было наскоро сколоченное деревянное здание, которое обогревалось только печкой-буржуйкой.

Спали все на полу вповалку, поворачивались по команде. Было холодно, на стенах висели сосульки. В окнах были огромные щели, через которые задувал холодный ветер. До летнего тепла было ещё далеко, за окнами был только конец февраля.

Рано утром их поднимали, давали двести граммов хлеба и кружку горячей воды. Все спали, не раздеваясь, поэтому и одеваться было не надо. Всех выводили на площадку, строили, по очереди выкрикивали фамилию и дальше отправляли на работу.

Работа состояла в том, чтобы рыть котлован для канала. По откосу берегов были уложены широкие толстые доски, по которым везли землю вверх и высыпали её на берегу. А рядом по таким же доскам спускали пустые тачки вниз. Всё это напоминало гигантский муравейник.

Измождённые люди с трудом везли гружёные тачки вверх и потом быстро спускали их вниз. Там их снова наполняли землёй и везли вверх. И так трудились целую смену, которая продолжалась восемь часов, потом их сменяли другие.

Люди падали от голода и болезней. Многие умирали там же, сидели, прислонившись спинами друг к другу, и только поздно ночью ехала подвода, которая собирала и увозила замёрзшие трупы. Хоронили всех в одну общую яму.

Лидка познакомилась с некоторыми из женщин, которые тоже попали по 58-й статье, их называли «политические», но кроме них в лагере было ещё много уголовных, сидевших за грабежи и разбои. Причем их жизнь была не в пример политическим легче и сытнее. Им за деньги привозили продукты, водку, передачи от родных. Политические были лишены даже права переписки с родными.

Радовало лишь то, что она была среди таких же невинно осуждённых людей, униженных, голодных, больных. Больше всего ей было жаль молодых, ведь старики, как она считала, уже пожили, что-то видели в жизни. А что досталось ей в двадцать лет? Она и жить только начала, когда приехала в Москву. Жизнь в деревне тоже была в постоянных трудах и заботах.

Лидка оглядывалась по сторонам и только удивлялась плакатам, которые висели везде на самых видных местах. Уголовные повесили свой лозунг: «От нас – всё, нам – ничего». В колонии даже проводилось соревнование между бригадами, кто даст больше план за день.

На административном здании у въезда в зону висел большой плакат: «Заключённый – активный участник социалистического строительства». Издавалась даже местная газета под названием «Перековка». Считалось, что только изнурительным трудом можно выковать из предателя и нарушителя честного труженика. Необходима была не просто работа, а работа героическая.