Читать книгу "Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного - Роберт Д. Каплан"

Империя Сефевидов на пике своего процветания простиралась приблизительно от Анатолии и Сирии-Месопотамии до Центрального Афганистана и Пакистана — еще один вариант Большого Ирана, существовавший в истории. Шиизм стал фактором консолидации Ирана в современное национальное государство, хотя «иранизация» шиитских меньшинств неперсидского происхождения в XVI в. также сыграла свою роль.[421]Может, Иран и был великой державой с древних времен, но Сефевиды, внедрив шиизм на Иранском нагорье, преобразовали страну, подготовив ее к современной эпохе.

В самом деле, революционный Иран конца XX — начала XXI в. является подходящим выражением этого могущественного и уникального наследия. Конечно, приход к власти аятолл стал мрачным событием в плане насилия, свершенного над такими — я не нахожу это преувеличением — роскошными, утонченными и интеллектуально побудительными традициями иранского прошлого. «Персия — страна поэтов и роз!» — восклицает во вступительном послании к «Похождениям Хаджи-Бабы из Исфагана»[422]его автор Джеймс Мориер, потомственный английский дипломат и знаток Востока.[423]Но, как известно, серьезная наука всегда начинается со сравнения. По сравнению с переворотами и революциями в арабском мире в начале и середине холодной войны режим, правление которого началось с Иранской революции 1978–1979 гг., поражал активностью и современностью. Правда состоит в том, что все, что делалось и делается в Иране (и это напрямую восходит к древним Ахеменидам), делается хорошо. К примеру, создание крайне эффективных империй от Кира до Махмуда Ахмадинежада. Разве может кто-то отрицать недюжинный талант иранцев в руководстве террористическими организациями, действующими в Ливане, секторе Газа и Ираке, что, в конце концов, можно назвать выражением имперской традиции! Или, к примеру, политические идеи и труды шиитского духовенства; или общая эффективность бюрократических структур и служб государственной безопасности в применении радикальных мер против диссидентов. Революционный порядок в Тегеране представляет собой широкую правительственную структуру с рассредоточенными центрами власти. Это не жестокая «бандократия» в руках одного человека, каким являлось правление Саддама Хусейна в соседнем арабском Ираке. Оливье Руа говорит, что «оригинальность» Иранской революции заключается в союзе духовенства с исламистской интеллигенцией:

«Шиитское духовенство, бесспорно, более открыто по отношению к неисламскому миру, чем суннитские [арабские] улемы. Аятоллы черпают знания из множества книг (включая Маркса и Фейербаха), в них есть что-то от иезуитов или доминиканцев. Так что они сочетают четкий философский синкретизм с требовательным и точным соблюдением законов… Двойственная культура шиитского духовенства поражает — для нее характерны одновременно и крайний традиционализм, и чрезвычайная открытость навстречу современному миру…».[424]

В действительности именно эта «продвинутость» и модернизм дают «шиитскому мировоззрению», по словам Руа, «способность приспособиться к идее революции». Эта идея, в свою очередь, требует чувства истории и социальной справедливости в сочетании с идеей мученичества. В суннитском арабском мире конца XIX — начала XX в. были свои реформаторы и мыслители, такие как Мухаммад Абдо и Рашид Рида. Но сунниты были слишком долго закрыты от идей западных политических философов, таких как Гегель и Маркс, значительно больше, чем Иран, где моральное превосходство мулл основано на понимании цели истории как раз таки в духе Гегеля и Маркса. В отличие от консерватизма моджахедов Афганистана или удушающих военных режимов арабского мира революционеры Ирана 1980-х гг. рассматривали себя как часть братства, куда входят сандинисты Никарагуа и Африканский национальный конгресс ЮАР.[425]Хотя правящее духовенство в последние годы стало прибегать к более жестоким мерам подавления несогласия, что говорит о том, что режим находится в стадии упадка, — сама абстрактная и догматическая природа внутренних распрей, которые все еще случаются за закрытыми дверями, свидетельствует о возвышенной природе иранской культуры. Иранское государство более сильное и имеет более развитую структуру, чем любое другое государство Большого Ближнего Востока, за исключением Турции и Израиля, а исламская революция не разрушила иранское государство, а, скорее, влилась в него. Режим, гарантирущий всеобщее избирательное право, учредил президентскую систему, хотя, по всей видимости, фальсифицированные выборы 2009 г. говорят о злоупотреблениях со стороны интеллигенции и служб безопасности.

Кроме того, режиму духовенства в Иране так хорошо удается достигать своих целей от Ливана до Афганистана именно из-за того, что он тесно переплелся с иранским государством, которое само по себе развилось под влиянием исторических и географических факторов. Иранское «Зеленое движение», которое сформировалось в процессе массовых демонстраций, последовавших за спорными выборами 2009 г., само очень похоже на режим, который стремится свергнуть — по стандартам региона это движение достаточно интеллигентное (по крайней мере до «Жасминовой революции» в Тунисе два года спустя), и в этом также проявился иранский дух. Это демократическое движение мирового значения, использующее новейшие достижения в коммуникационных технологиях — Twitter, Facebook, SMS-рассылку — для того, чтобы усилить вес организации. Оно успешно и эффективно совмещает национализм и глобальные моральные ценности для продвижения своих идей. Иранским властям пришлось задействовать все способы подавления — включая довольно радикальные, — чтобы загнать «Зеленое движение» в подполье. Если бы этому движению удалось взять власть в стране в свои руки или хотя бы модернизировать философию и внешнюю политику существующего режима, то Иран в силу своей государственной мощи и динамичности Идеи обладал бы достаточными средствами, чтобы увести весь Ближний Восток в сторону от радикальных взглядов и действий. «Зеленое движение» стало политическим самовыражением для новой буржуазии с ценностями, характерными для среднего класса. Это тот слой населения, который постепенно формировался на всей территории Ближнего Востока и до «арабской весны» 2011 г. был скрыт от общественного внимания из-за американской одержимости «Аль-Каидой» и исламским радикализмом.[426]

Говорить о предназначении — довольно опасное занятие, поскольку оно предполагает принятие судьбы и детерминизм, но, учитывая географию, историю и человеческие ресурсы Ирана, кажется вполне обоснованным предположение, что политическая эволюция Ирана, что бы ни случилось, значительным образом скажется на судьбе не только Большого Ближнего Востока, но и Евразии в целом.