Читать книгу "Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд"

Давайте же начнем с Трактирщика. Готов поклясться, что он среди нас – самый отъявленный грешник. Я прав? Выходите же, Гарри Бейли, и отсыпьте мне деньжат. Тогда я разрешу вам перецеловать все мощи, какие у меня есть. Развязывайте кошелек, сэр.

– Как бы не так! – отозвался наш Хозяин. – Да проклянет меня Христос, если я тебе хоть грош пожертвую! А ты мне, значит, велишь поцеловать свои грязные подштанники, да еще поклянешься, что их обгадил святой! Клянусь святыми щепками животворящего креста, да я бы лучше сжал в кулаке твои жирные причиндалы, чем эти фальшивые папские буллы. Я отрезал бы их и поместил в достойную раку – свиной помет! Там им самое место.

У Продавца индульгенций от злости даже слова в горле застряли. Он только молчал да сердито пучил глаза.

– Ну, с тобой и ругаться-то не смешно, – сказал наш Трактирщик. – С таким надутым гусаком каши не сваришь!

Тогда Рыцарь, увидев, что все смеются над Продавцом индульгенций, выехал вперед и встал во главе процессии.

– Довольно ссориться, – сказал он. – Хватит вам. Вы, сэр Продавец индульгенций, перестаньте кипятиться. Улыбнитесь. А вы, сэр Трактирщик, извинитесь перед нашим другом. Расцелуйте его в щеки – в знак дружбы. И вы, сэр Продавец, возвратите ему поцелуй в знак примирения. Пускай этот день будет днем любви. И продолжим путь, как прежде, с весельем и добрым смехом.

Так помирились Трактирщик с Продавцом индульгенций. И пилигримы поехали дальше, продолжая веселиться.

Здесь заканчивается рассказ Продавца индульгенций

Рассказ Шкипера

Здесь начинается рассказ Шкипера

– Жил когда-то купец в Сен-Дени – городе к северу от Парижа; он был достаточно богат, чтобы слыть в свете умным человеком. У него была жена-красавица, которой нравилось хорошее общество. Она была весела и беззаботна. Обычно такие женщины дорого обходятся мужьям. Ему приходилось тратить на нее больше, чем она зарабатывала комплиментами и восхищенными взглядами. Она посещала все праздники, все танцы, наслаждаясь всеми теми удовольствиями, которые испаряются так же быстро, как мелькают тени на стене. Мне искренне жаль мужчину, который должен за все это расплачиваться. Бедняга-муж обязан одевать жену, кутать ее в меха, украшать драгоценностями – и все это ради собственного доброго имени! А жена тем временем танцует под собственную музыку. Если муж вдруг решит, что счета ему не по карману, что все это – пустая трата денег, тогда жена может и другого найти, кто пожелает для нее раскошелиться. Или у кого-нибудь займет. Это тоже опасно.

У этого доброго купца (звали его Пьер) был отличный дом, куда приходило столько гостей и посетителей, что и не пересчитать. Он был щедр, а жена его красива. Нужно ли к этому что-либо добавлять? Лучше буду продолжать рассказ. Среди их гостей – людей самых разных званий и сословий – был один монах. Лет ему было, скажем, около тридцати. Он был хорош собой, румян лицом и крепок телом. Он буквально дневал и ночевал под крышей у купца. Он был приглашен в дом уже в первые дни знакомства с хозяином, а теперь считался там своим человеком. Я объясню вам, почему. Этот молодой монах и купец были земляками, родились в одной деревне, а потому видели друг в друге почти родню и клялись в вечной неразлучной дружбе. Они говорили, что близки даже не как кузены, а как родные братья. Им было весело вместе, как жаворонкам на лету.

Этот монах, Жан, был щедр сверх меры и не упускал случая одарить всю прислугу в доме. Он был любезен со всеми, начиная с самого захудалого мальчишки на побегушках, и не жалел денег. Он раздавал подарки направо и налево. Поэтому конечно же его всегда там привечали; домочадцы радовались его приходу, как птицы радуются восходу солнца. Теперь вы, наверное, поняли, что это был за человек.

И вот однажды купец решил поехать по делам в Брюгге. Наверное, он собирался закупить там дорогие кружева. И он послал записку Жану в Париж, приглашая его погостить день-другой перед его отъездом.

«Приезжай в Сен-Дени, – писал Пьер, – повеселимся».

И монах попросил у своего настоятеля разрешения отлучиться. Аббат легко его отпустил, потому что Жан и так уже занимал должность бейлифа при монастыре. Он часто разъезжал и вел надзор за окрестными фермами и хозяйствами, приписанными к обители.

Спустя день-другой он приехал в Сен-Дени, где его ждал очень теплый прием. Кого еще так приветливо встречали, как не «нашего дорогого брата Жана»? С собой он привез кувшин мальвазии из монастырских погребов и несколько бутылок белого вина. И пару фазанов в придачу. Итак, я оставлю пока купца с монахом, пускай пару деньков едят, пьют и веселятся.

А на третий день купцу, перед отъездом в Брюгге, пора было заняться своими денежными делами. Поэтому Пьер удалился в контору, чтобы подсчитать свои доходы и расходы за последний год. Ему хотелось узнать, какой у него барыш. Он достал все свои ящики с деньгами и бухгалтерские книги и старательно разложил их на конторке. У него было такое множество монет и бумаг, что он позаботился запереть внутреннюю дверь, прежде чем засесть за расчеты. Он не хотел, чтобы его беспокоили. Так он просидел все утро за денежными делами.

Монах тоже с самого рассвета не спал. Он ходил взад-вперед по саду и бормотал утренние молитвы. Вскоре в сад пришла жена купца и скромно, как всегда, с ним поздоровалась. С ней была девочка – ее питомица и подопечная.

«Добрый Жан, – сказала жена купца, – что с вами случилось, отчего вы так рано на ногах?»

«Дорогая кузина, – отвечал монах, – пяти часов сна вполне достаточно для отдыха. Конечно, этого, может быть, маловато для стариков или для больных, а еще для тех несчастных женатых мужчин, которые день-деньской лежат в постели, точно загнанные зайцы, еле удравшие от охотников. А вы, дорогая кузина, отчего вы так бледны? Быть может, вам муж всю ночь не давал уснуть и занимал то тем, то этим? Вам нужен отдых. Это заметно». – А потом он громко рассмеялся. Но при этом был достаточно учтив – и зарделся от своих мыслей.

Жена купца покачала головой:

«Дело вовсе не в этом. Бог, которому все известно, знает, что я говорю правду. Клянусь Богом, давшим мне жизнь, что нет во всей Франции женщины, которая получала бы меньше радости от этой тягостной игры. Знаете старую песенку: „Увы мне, горе и беда! / Мне б не родиться никогда!“? Но я не смею рассказывать о том, как обстоит дело. Бывает даже такое, что мне хочется вовсе отсюда уехать. Или с собой покончить. До того бывает горько и страшно».

Монах с тревогой смотрел на нее.

«Боже упаси, дорогая племянница, чтобы ты с горя еще что-нибудь с собой сотворила! Расскажи-ка мне все. Может быть, я помогу тебе или что-нибудь посоветую. Доверься мне. Обещаю, что никогда тебя не выдам. Клянусь на моем требнике, что никогда никому не повторю того, что ты мне скажешь. Буду молчать, как камень».

«И я клянусь в том же самом, – отвечала жена купца. Она тоже положила руку на требник. – А иначе пусть меня растерзают дикари. Или пусть меня ждут муки ада. Я никогда не предам вашего доверия. Не потому, что вы мой кузен, а потому, что вы – мой настоящий и верный друг».