Читать книгу "Сталинские соколы. Возмездие с небес - Станислав Сапрыкин"

На следующий день установилась безоблачная холодная погода. Мороз крепчал так, что караульным аэродрома выдали по две шинели. Мы знали, что большевики обязательно прилетят поквитаться.

Поднявшись в воздух поздним утром, когда техникам удалось запустить и прогреть моторы после холодной ночи, мы отправились на патрулирование фронтовой зоны. Трудно сказать. правы мы были, или наоборот – просчитались, но красные летчики действительно не заставили себя ждать. На этот раз их было много, на машинах новых типов, они шли с превышением не оставляя нам шансов занять лучшую позицию. Бой был коротким, но яростным. Мне удалось зайти в хвост краснозвездной птице и даже открыть огонь, тут же Харрикейн содрогнулся от жесткого попадания в хвостовую часть. Я дернул на переворот, самолет перевернулся и, потеряв скорость, сорвался в перевернутый штопор. Признаюсь, в первую секунду меня охватила паника и апатия одновременно, в голове, как и положено, промелькнули картины из прожитой жизни. Наконец, я вернулся в реальность и попытался вернуть контроль над ситуацией. Непреднамеренный перевернутый штопор – ситуация крайне неприятная Высота была менее одной тысячи шестисот метров, пространственная ориентировка нарушилась, и поэтому у меня никак не получалось определить направление вращения. Убрав «газ» я поставил педали и ручку нейтрально, затем потянув ее на себя. Самолет продолжал упрямо вращаться, теряя высоту и не желая подчиняться человеческой воле. Я запаниковал во второй раз. неужели Харрикейн станет моим гробом! Переводя ручку управления и педали в крайние положения, я пытался хоть как-то повлиять на взбесившуюся машину, но «Ураган» видимо решил подтвердить свое название в самом худшем значении. Отрицательная перегрузка грозила потерей зрения. Почти на ощупь я сбросил фонарь и, расстегнув привязные ремни, медленно, как в кино, вывалился головой в морозную бездну. С трудом раскрыв спасительный шелк, я почти потерял сознание, но тут же пришел в себя от какофонического хора пулеметов, грохочущих в ясном небе. Вокруг продолжался бой, и перевес был явно не в нашу пользу.

Приземлившись, я быстро избавился от подвесной системы, и в шоковом состоянии побежал в сторону своих. Что было абсолютно напрасно, я и так находился на финской территории. Наконец, я упал лицом в снег, в этом месте он был не глубокий, под ним синел лед замерзшего озера. Почувствовав, как расцарапанное лицо примерзает к неровной поверхности, я с трудом встал и апатично побрел, куда несли ноги.

Больше в воздух я не поднялся. Меня отправили на обследование, не смотря на полноценное физическое здоровье, психологически я был подавлен. Не так, чтобы я боялся летать, просто война мне опротивела до основания. Не опасаясь трибунала, я попросился списать меня со службы, и, чтобы у начальства и докторов не оставалось сомнений, снова начал пить. Англичане больше не поставляют в Финляндию качественный виски, пить приходилось всякую гадость, от чего мое зрение стало быстро ухудшаться. Я мог бы сделать блестящую карьеру финского летчика, ведь, по сути. за тринадцать полноценных боевых вылетов, в которых было одиннадцать непосредственных столкновений с противником, мне удалось одержать двенадцать побед, не исключено – это лучший результат в авиации, еще бы, ведь за плечами у меня были две летные истребительные школы. советская и финская, но я просто сломался! Уходя от войны, я был вынужден драться против одних соотечественников за других соотечественников, то есть для меня это была война гражданская, братоубийственная! За два последних года меня сбивали два раза, и я чувствую, что третий раз будет последним, все, или трибунал или демобилизация! Я также решил не разыскивать Илту, что может дать ей отставной пьющий старший сержант без роду без племени. Нет, если останусь живым, Господи, буду вести умеренную уединенную жизнь, и никакой живой душе больше зла не сделаю!

Автор какое-то время работал в числе наземного персонала, отступая с финской армией под напором советских войск. Демобилизовавшись в конце войны, он совершенно бросил пить и устроился на работу лесником или смотрителем озера. Очевидцы утверждают, что он лично не занимался охотой, и даже не ловил рыбу, утверждая, что ему противно всякое убийство.

Незначительное количество «Харрикейнов», собранных Финляндией из разных источников, в отличие от «Брюстеров», не сыграли заметной роли в финской авиации. Финские летчики дрались очень успешно до конца войны, достижения финнов до сих пор вызывают недоумение специалистов и споры историков. На «Харрикейнах» было одержано всего несколько подтвержденных побед, не вписывающихся в общее число достижений автора.

Рассвет надежд и закат ожиданий

Этот жмот Мильке не может воспрепятствовать присвоению мне звания лейтенанта, но зато обещает отправить меня в какую-то дыру, в захудалую часть, и это тогда, когда война на западе еще не закончена, а на востоке только начинается новая заварушка. Видите ли, у меня нет способностей летчика-истребителя и все потому, что в контрольном полете, я показал себя нерешительным. Я действительно переволновался, с детства не люблю всяческого контроля, хотя в учебных полетах чувствую себя уверенно и прекрасно.

Получив «крылья» и летное удостоверение еще в тридцать девятом году я был зачислен в Первую группу учебной эскадры «Грейфсвальд» для дальнейшего обучения на истребителях. С тех пор прошло два года, большинство моих однокашников, таких как хулиганистый нигилист Марсель – постоянный посетитель публичных домов и ресторанов и прозванный у нас «красавчиком» или «гугенотом», давно стали героями и командирами, а я, хоть и представленный к званию лейтенанта, до сих пор болтаюсь в учебно-боевой группе 2-й учебной эскадры. Сначала в Граце, затем в Кельне, Ноймюнстере и Йевере. Когда часть перебросили в Кале для драки с англичанами, я не летал за канал, а продолжал отрабатывать навыки пилотирования. И это притом, что мой учебный налет на боевом Ме-109 уже приблизился к ста сорока пяти часам, вместо обычных пятидесяти. И вот, наконец-то, я дождался своего часа, сегодня меня производят в офицеры и отправляют на Балканы для участия в новой компании. Если это будет пограничная стычка, у всех чешутся руки, но если начальство задумало серьезную войну на востоке, не окончив ее на западе, мы наступим на те же грабли что и двадцать пять лет назад. Остается надеяться, что Румыны и Венгры будут достойными союзниками.

Новое место службы уже не казалось дырой, еще бы, я попал в Белград – столицу захваченной Югославии, известный не только «дневной» культурой, но и развитой ночной жизнью, так что, я успею восполнить потраченное в вечных дежурствах время на базе.

21 июня прибыл на аэродром «Римский» в девяноста километрах от Белграда, в истребительную группу родной учебной эскадры. Командир – гауптман Илефельд.

22 июня началась война с советами. За мной закрепили «Эмиль», на котором нарисована мышь с зонтиком и назначили в эскадрилью наземной поддержки. Даже здесь меня преследует проклятье командира Мильке – я, оказывается, буду истребителем-бомбардировщиком, раз воздушный боец из меня неуверенный.

Этот боевой вариант «Эмиля» оснащен передним бронестеклом и стальной задней бронеплитой, надежно прикрывающей зад – что должно успокаивать, ведь между броней и мной – топливный бак. Эти важные отличия практически не заметны, все остальное знакомо. Даймлер-Бенц, два корпусных пулемета и две консольных пушки. Правда мой «Эмиль» оборудован бомбодержателями до пятисот килограммов, что и делает его истребителем-бомбардировщиком – роковым для моего самолюбия. В остальном. он такой же норовистый на разбеге, и также старается убить летчика опрокидыванием из-за непропорциональной нагрузки на колеса в момент разгона и неэффективности рулей на малых или очень больших скоростях. Впрочем, нечего жаловаться на хорошую машину, не на бипланах же летать всю жизнь, я ведь собрался доказать наличие у меня инстинкта хищника, поэтому не стоит начинать карьеру с нытья.