Читать книгу "Черный мел - Кристофер Дж. Эйтс"

Чад бежит к себе в комнату и сразу начинает собирать вещи. А Фрэнк молчит как убитый. Я сама не своя, думаю, муж умирает… И вдруг такое! Сын собрался уехать. Я пошла к Чаду, а он от злости даже говорить не может. Но потом хватает меня за плечи и смотрит в глаза… Я его взгляд до конца жизни не забуду. Чад говорит: мама, в следующий раз иди к врачу вместе с ним. У отца никакая не меланома, а базально-клеточная карцинома, он тебе соврал. Пойди к врачу, мама, и спроси, в чем разница. От базально-клеточной карциномы почти никто еще не умирал, это совершенно другое дело. И даже если у него плоскоклеточная карцинома, риск очень невелик. Ты все выясни, мама, и реши, будешь ты с ним дальше жить или нет. Сама реши. А я сюда больше не вернусь, понимаешь? Я не вернусь, пока этот… не умрет или не уедет.

Тут и Фрэнк подошел и давай ругаться. Вернешься, маменькин сынок, никуда не денешься! Он вечно его так обзывал — маменькиным сынком и неженкой. Не сможешь долго обходиться без мамашиной юбки. Приедешь, никуда не денешься. И вид у него был… такой уверенный. И говорил он презрительно и с жалостью. Это с родным-то сыном! А потом Фрэнк протягивает руку и говорит: спорим на сто долларов, что ты вернешься. Чад не дрогнул, а Фрэнк продолжал над ним издеваться. Ты вернешься, жизнью клянусь, вернешься. А потом Фрэнк сказал: я всегда знал, что ты маленький… На этот раз он не назвал его маменькиным сынком. А слово, которое он сказал, я даже повторять не стану.

Ну вот, пока отец разорялся, Чад продолжал собирать вещи. И ни разу не взглянул на Фрэнка, хотя тот так отвратительно обзывал его. Фрэнк стоял в дверях. Чад собрал сумку и собрался уходить. Он на шесть дюймов ниже отца. Подошел вплотную и уставился ему в глаза. Фрэнку не хотелось уступать, а все же пришлось. Муж повернулся ко мне и говорит: он вернется, вот увидишь, он вернется.

Мне казалось — кто-то из них ударит первым. Но Фрэнк посторонился. Тогда я в последний раз видела сына.

LXXIV(v).Я слушаю маму Чада и пытаюсь представить себе, как выглядят комнаты наверху, там, наверное, вышивки с розами и апельсиновым деревом. Я вижу дверной проем, где стоял Фрэнк, комнату Чада, заваленную книгами, в которых нашлось доказательство лжи отца. Я пытаюсь представить Чада в его комнате. Но вместо одного Чада вижу двоих, приготовившихся к бою с фермером. Первый Чад — застенчивый мальчик, который не решался заговорить со мной во дворе и смотрел, как я растираю натруженные руки. А рядом с первым Чадом вижу второго, того, за кофейным столом, когда в Игре осталось трое. Второй Чад с каждым днем взрослел и крепчал, я наблюдал за его решимостью, за его внешней силой.

И когда я представляю себе прошлое, второй Чад становится мне ближе и понятнее. Сцена делается яркой, выпуклой. И вдруг фермер, который выше сына на шесть дюймов, отходит в сторону.

LXXIV(vi).Мама Чада тихо плачет. Жужжит таймер.

Она встает, вынимает из духовки противень с печеньем и ставит его остывать на решетку.

Миссис Мейсон, говорю я, обещаю поговорить с вашим сыном. Сделаю что смогу.

Она оборачивается, по ее лицу градом текут слезы. Она кивает и пытается улыбнуться.

* * *

LXXV(i).Чад смотрит на меня терпеливо, как врач на старушку-пациентку в ожидании ее жалоб на свои многочисленные хвори.

Я некоторое время молчу и смотрю ему в глаза. А потом говорю: Чад, съезди домой, навести родителей.

LXXV(ii).Вначале он делает вид, будто мои слова — лишь дружеский добрый совет. Спасибо, Джолион, говорит Чад, но щеки у него пылают. Я давно туда собирался, добавляет он с самым невинным видом. И все равно спасибо за напоминание.

Я изящно изгибаюсь на диване, как кинозвезда в шелковом вечернем платье.

О нет, говорю я, по-моему, ты как раз не понимаешь. Или все прекрасно понял, но притворяешься, будто не понимаешь. Ты долженпоехать и повидаться с родителями. Поездка к родителям — твое задание. Я весело хохочу. Понимаешь, Чад, продолжаю я, вряд ли это вообще можно назвать заданием. Очевидно, мне придется тебя сопровождать, чтобы убедиться в честном выполнении задания. После непродолжительного молчания добавляю: насколько я помню, ехать туда очень приятно. К старой ферме ведет живописная дорога.

Он смотрит на меня в упор и отвечает не сразу. Голос у него тихий, в нем клокочет угроза. Ты не имеешь права так со мной поступать!

Я чешу себя за ухом и говорю: забавно… А мне кажется, имею. Ведь ты сам предложил мне первому сделать ход. И вряд ли кто-то будет оспаривать утверждение, что поездка к людям, которые произвели тебя на свет, — задание не самое трудное. Мы должны оставаться объективными.

В голосе Чада еще явственнее слышится угроза. Ни за что, говорит он. Повышает голос, размахивает руками. Джолион, ты не имеешь права так со мной поступать. Так нечестно. Ведь я выиграл. Ты и понятия не имеешь…

Я остаюсь совершенно хладнокровным в вопросе, о чем я понятия не имею?

Его гнев прорывается наружу. Да ни о чем! Ты не знаешь, что я с тобой сделал! Он вцепляется в подлокотники кресла, как будто собирается оттолкнуться, вскочить, наброситься на меня. Но неожиданно Чад откидывается назад. Вся его сила куда-то улетучивается. Он снова заговаривает, но все меняется. Он как будто сменил тональность, перешел из мажора в минор. Ты ничего не понимаешь, говорит он. Ты понятия не имеешь, до какой степени я обложил тебя со всех сторон. Так что, Джолион, у тебя нет права так со мной поступать. Я побеждаю. Я… Чад закрывает глаза и умолкает.

Ты, наверное, прав, Чад, говорю я, задумчиво кивая. Все очень просто. Съезди к родителям, повидайся с ними.

Нет, Джолион, говорит Чад, в нем буквально клокочет гнев. Этого не будет. Ни за что! Чад умолкает и смотрит куда-то поверх моей головы, в окно. Руки его неподвижно лежат на подлокотниках. Он чего-то ждет, будто пытается почувствовать уходящую землю у него из-под ног.

Я тоже молчу. Слежу за тем, как вздымается и опадает грудь Чада. Постепенно его дыхание успокаивается. Наконец он поворачивается ко мне и продолжает: Джолион, ты кое-чего не понимаешь. В его голосе появляются злорадные нотки. Я пробыл в Нью-Йорке не четыре дня, а больше, прилетел задолго до того, как позвонил тебе. Начиная с того телефонного звонка, я продолжаю набирать очки… Чад смотрит на меня в упор. Джолион, я слежу за твоей жизнью вот уже пять недель.

Настал мой черед сделать паузу, все обдумать. Земля не уходит у меня из-под ног, но бешено скачет. Как будто я смотрю в боковое окно летящей на скорости машины и не могу ни на чем сосредоточиться. Припоминаю обрывки событий в последние пять недель. Мой распорядок, мой рассказ, моя жизнь. Постепенно все замедляется — и мир, и мои мысли, — и глаза находят точку, на которой можно сфокусироваться. Я смотрю на Чада, его губы вот-вот расплывутся в улыбке. При виде его улыбки я цепенею, вспоминаю, балансирую на грани, веду опасную игру. Браво, Чад, говорю я. Тебе удалось меня поразить. Да, теперь я все понимаю. Итак, тебе остается одно: съездить к родителям, повидаться с ними! Я протягиваю ему руку, как будто в ней подарок.