Читать книгу "Цепь Грифона - Сергей Максимов"

Действительно, бывшему офицеру Русского Балтийского флота Юрию Федоровичу Раллю, награждённому до революции орденами Станислава с мечами третьей и второй степени, орденом Святой Анны с надписью «За храбрость», и с 1918 года командиру красного миноносца должно было быть видней… В середине тридцатых годов аттестация в Военно-морском флоте вскрыла возмутительный факт: восемьдесят процентов командиров-моряков имели дворянское происхождение…

Ночной образ жизни Сталина с высоты Кремля бросал свою длинную, кривую и тяжёлую тень на деятельность всех штабов и учреждений в стране. «От Москвы до самых до окраин…» И если в Ставке и в Генеральном штабе к этому привыкли и приспособились, то командующие фронтами и их штабы были измучены существованием в двух взаимоисключающих режимах. Обстановка фронта почти всегда требовала с утра быть на ногах, а лечь спать раньше никто себе позволить не мог. В любой час ночи мог раздаться звонок из Москвы. И горе было тому, кто в это время прилёг отдохнуть.

Командующий Волховским фронтом генерал армии Мерецков был уверен, что именно сегодня ночных звонков не избежать. Суровцев тоже то и дело бросал взгляд на телефонный аппарат высокочастотной связи – ВЧ. Он с удовлетворением наблюдал, как новые средства связи вытесняли телеграфный аппарат Боде. В своё время ещё генерал Батюшин, как мог, боролся с телеграфной связью. Любое несанкционированное подключение к телеграфной линии уже и тогда грозило нанести непоправимый вред. А сама простота подключения в любом месте телеграфной линии делала преступным применение этих аппаратов для связи со Ставкой и между фронтами. Аппарат ВЧ зуммером прорезал тишину ночи. Мерецков снял трубку.

– Здравия желаю, Александр Михайлович, – поздоровался он со звонившим из Москвы Василевским. – Так точно! У меня, – добавил он и красноречиво взглянул на Суровцева, – передаю трубку.

Суровцев взял телефонную трубку. Поздоровался.

– Доложите обстановку, – устало и спокойно потребовал Василевский.

– По нашим расчётам противник выйдет к означенному объекту атаки к утру сегодняшнего дня, – уверенно докладывал Суровцев. – С рассветом будет атаковать. В настоящее время налажено взаимодействие с истребительной авиагруппой Ленинградского фронта генерал-майора Жданова. С авиацией седьмой армии… Находится в полной боевой готовности вся авиация Волховского фронта. Приведены в боевую готовность суда Ладожской флотилии, находящиеся в Новой Ладоге. Сейчас в районе острова находятся в дозоре два судна. Большая часть судов флотилии по-прежнему занята в учениях. Считаю необходимым продублировать приказ Ставки командованию Балтийского флота и Ладожской военной флотилии через Наркомат Военно-морского флота. Имею все основания предполагать, что налицо недоверие к данным разведки.

Начальник Генерального штаба несколько секунд молчал. Напоминать вышестоящему начальнику о его недавнем согласии на проведение учений Суровцев не желал. Но и не сказать об этом не имел права.

– Такой приказ уже отдан, – проговорил Василевский, – командующий флотом сейчас на пути в Новую Ладогу. С ним командующий авиацией флота и командующий Ладожской флотилией. Ваше мнение о применении стратегической авиации? Моряки опять обращаются с такой просьбой.

– Считаю применение тяжёлых бомбардировщиков в данной обстановке нецелесообразным, – уверенно ответил Сергей Георгиевич.

– Почему? – прямо спросил Василевский.

– Погодные условия на Ладоге таковы, что даже штурмовой авиации будет трудно заходить на цели. Я вчера облетел остров на самолёте связи. Видимость почти нулевая. В условиях ожидаемого морского боевого столкновения бомбы полетят куда угодно, только не в цель.

– Тем не менее моряки настаивают.

Теперь молчал Суровцев. Он мог бы высказать своё мнение по поводу такой настойчивости. Стратегическая авиация, по его мнению, могла быть применена только в одном случае – в случае захвата острова противником. Чтобы потом выбивать его оттуда. Но сказать подобное – значило бы бросить незаслуженную тень подозрения на своих товарищей по оружию.

– Думаю, такая настойчивость – естественное желание считать свой участок фронта самым важным, – сказал Сергей Георгиевич.

– Руководителем всей операции назначен командующий флотом вице-адмирал Трибуц, – объявил Василевский, – но вы, как представитель Ставки, несёте полную ответственность за всё происходящее. До свидания.

– До свидания, – в свой черёд попрощался Сергей Георгиевич.

– Пригрозил? – спросил Мерецков.

– Предупредил, – уточнил Суровцев.

– В наше время разница небольшая, – со вздохом заметил командующий фронтом и подозрительно покосился на входную дверь.

Суровцев понял, о чём сейчас подумал генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков. Он подумал о Мехлисе. Каково было находиться рядом с ним Мерецкову, можно было только догадываться. Хотя, наверное, только он один и смог достаточно долгое время с ним работать. Уравновешенный, рассудительный Мерецков не был конфликтным человеком. Сталин его даже называл Ярославом Мудрым. За добрый и внимательный нрав в войсках у него было даже прозвище – Петрович. Неведомыми путями его сербский псевдоним времён гражданской войны в Испании попал на родину и превратился в прозвище. В Испании он был Петрович, на родине стал Петрович. Мехлис прозвища не имел. Сама его фамилия стала уже нарицательной.

Был ещё один неприятный факт во время этой командировки, связанный с Мехлисом. Командующий фронтом наотрез отказался в будущем принять под своё начало людей из Особой группы:

– Я год назад сам был арестантом, а вы предлагаете мне взять под своё начало не реабилитированных людей. И не за себя я боюсь. За них, – сказал он во время того разговора и, точно так же, как сейчас, опасливо посмотрел на дверь.

23 июня 1941 года, на второй день войны, Герой Советского Союза, тогда ещё генерал-полковник, Кирилл Афанасьевич Мерецков был арестован. Два с лишним месяца заключения он запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Едва сигнальщики острова Сухо заметили на западе большое скопление вражеских кораблей, как в воздухе жутко повис гул летящих снарядов. Разрывая шум ветра и штормового прибоя, проникая в серую, холодную завесу дождя и мокрого снега, вражеские снаряды достигли суши. Поднимая в воздух столбы воды и горячие, пронизывающие пространство осколки, взрывы на острове и вокруг него подавили шум штормовой стихии. Многочисленные попадания пуль из крупнокалиберных пулемётов в металлическую поверхность маяка воспринимались в общем грохоте уже как беззвучные. Рёв двигателей немецких истребителей, проносившихся над островом, был едва различим за громом обстрела.

Командир батареи старший лейтенант Иван Гусев, оглохший и получивший первое в этом бою ранение, принимал пугающие доклады подчинённых. Первыми попаданиями вражеских снарядов был разрушен командный пункт, сбито антенное устройство радиостанции и разбит дальномерный пост.

– Связь! Связь! – кричал и не слышал своего голоса старший лейтенант.