Читать книгу "Комната - Эмма Донохью"

— Вот что я тебе скажу, Джек. Ты можешь забрать его в свою комнату, только пусть он стоит в шкафу, хорошо? Я не хочу его видеть.

Ма уходит на кухню, и я слышу, как она плещет там водой. Я хватаю вазу, бросаю ее об стену, и она разбивается на зиллион мельчайших осколков.

— Джек! — Ма стоит в дверях.

Я кричу ей:

— Я не хочу больше быть твоим сыном! — Я убегаю в свою комнату, таща за собой ковер, который цепляется за что-то в дверях. Я забираюсь в шкаф, накрываюсь ковром и сижу здесь много часов, но Ма так и не приходит.

На щеках, где высохли слезы, кожа становится жесткой. Отчим рассказывал, что так добывают соль — загоняют морские волны в маленькие пруды, а потом ждут, когда они высохнут на солнце.

До меня доносится ужасный звук бзз-бзз-бзз, и я слышу, как Ма произносит:

— Да, думаю, можно в любое время. — Через минуту я слышу ее голос за стенками шкафа: — К нам сейчас придут гости.

Это доктор Клей и Норин. Они принесли с собой еду, купленную в ресторане, — лапшу с рисом и какие-то вкусные гладкие кусочки неизвестно чего.

Осколков вазы уже нет, должно быть, Ма выкинула их в мусоропровод. Гости привезли с собой компьютер, и доктор Клей устанавливает его, чтобы мы могли играть в игры и посылать письма по электронной почте. Норин учит меня рисовать прямо на экране с помощью стрелки, которая превращается в кисточку. Я тут же сажусь и рисую нас Ма в самостоятельной жизни.

— А что означают это белые штрихи? — спрашивает Норин.

— Это — космос.

— Открытый космос?

— Нет, тот космос, что внутри, то есть воздух.

— Да, ваша нынешняя слава — новая травма для вас, — говорит доктор Клей маме. — Вы не думали о том, чтобы сменить имя?

Ма качает головой:

— Я не могу себе представить… Я — это я, а Джек — это Джек, правильно? Разве я могу называть его Майклом, или Зейном, или еще каким-нибудь именем?

А зачем ей называть меня Майклом или Зейном?

— Ну а если сменить хотя бы фамилию, — предлагает доктор Клей, — чтобы не привлекать к нему внимания, когда он пойдет в школу?

— А когда я пойду в школу?

— Когда будешь готов к этому, — отвечает Ма, — так что не волнуйся раньше времени.

Мне кажется, я никогда не буду готов к школе.

Вечером мы принимаем ванну, и я лежу, устроив голову на животе у Ма, и дремлю. Потом мы тренируемся жить в разных комнатах и зовем друг друга к себе, только не очень громко, потому что в других самостоятельных квартирах, которые не имеют номера Шесть В, живут другие люди. Когда я нахожусь в «Комнате Джека», а Ма — в «Комнате Ма», я спокоен, но, когда она уходит в какую-нибудь другую комнату, я начинаю нервничать.

— Не волнуйся, — успокаивает меня Ма, — я всегда тебя услышу.

Мы ужинаем принесенной гостями едой, разогрев ее в микроволновке. Это — маленькая плита, которая сверхбыстро работает на невидимых, смертельно опасных лучах.

— Я не могу найти зуб, — говорю я Ма.

— Мой зуб?

— Да, твой больной зуб, который у тебя выпал. Я очень берег его, он все время был со мной, а теперь вот куда-то пропал. Если, конечно, я его не проглотил, но он еще не вышел вместе с какашками.

— Не беспокойся об этом, — говорит Ма.

— Но…

— Люди в этом мире так часто переезжают с места на место, что все время теряют свои вещи.

— Но зуб — это не простая вещь, он мне очень нужен.

— Поверь мне, совсем не нужен.

— Но…

Ма обнимает меня за плечи:

— Давай скажем гнилому зубу «прощай». И забудем о нем. — Она вот-вот рассмеется, но мне совсем не до смеха. Я думаю, что, наверное, случайно проглотил его. И может быть, он не выйдет из меня, а затеряется где-нибудь в моем теле навсегда.

Ночью я шепчу:

— Я не могу уснуть.

— Я знаю, — отвечает Ма, — я тоже.

Мы лежим в «Комнате Ма», в самостоятельной квартире, в Америке, которая находится в мире, существующем на зелено-голубом шаре. Этот шар имеет миллионы миль в поперечнике и постоянно вращается. За пределами этого мира — открытый космос. Я никак не могу понять, почему мы не падаем с этого шара. Ма говорит, что нас притягивает невидимая сила, прикрепляющая нас к земле, но я не ощущаю этой силы.

В небе появляется желтое лицо Бога, мы наблюдаем в окно, как оно поднимается.

— Ты заметил, — спрашивает Ма, — что солнце стало каждое утро появляться все раньше?

В нашей самостоятельной квартире шесть окон, из них открываются разные виды, но из некоторых окон мы видим одни и те же вещи. Самое любимое мое окно — в ванной, оттуда я вижу стройку, краны и экскаваторы. Я читаю им стих о Дилане, и все его слова удивительно подходят к этому месту.

Я в гостиной застегиваю липучки на ботинках — мы собираемся гулять. Я смотрю на то место, где стояла ваза, пока я ее не разбил.

— Давай попросим новую вазу в качестве воскресного подарка, — говорю я Ма и тут же спохватываюсь.

Ма завязывает шнурки на своих ботинках. Она спокойно смотрит на меня:

— Знаешь, тебе не придется больше с ним встречаться.

— Старый Ник, — произношу я его имя, чтобы проверить, звучит ли оно так же страшно, как и раньше. Я все еще чувствую страх, но не такой сильный, как прежде.

— А вот мне придется встретиться с ним еще один раз, — говорит Ма, — когда я пойду в суд. Но это будет через много месяцев.

— А тебе обязательно надо туда идти?

— Моррис говорит, что можно дать показания по видеосвязи, но я хочу еще раз взглянуть в его бесстыжие глаза.

Что она хочет этим сказать? Я пытаюсь вспомнить глаза Старого Ника.

— Может быть, теперь он попросит нас принести ему что-нибудь в качестве воскресного подарка? Это было бы очень смешно, — произносит Ма и смеется, но смех у нее совсем не добрый. Она смотрит в зеркало, рисуя себе черные стрелки вокруг глаз, и красит губы в ярко-красный цвет.

— Ты стала похожа на клоуна.

— Я просто немного подкрасилась, — говорит Ма, — так я лучше выгляжу.

— Ты всегда выглядишь хорошо, — возражаю я. Ма улыбается мне в зеркале. Я прижимаю большие пальцы к носу, приставляю ладони к ушам и шевелю пальцами.

Мы держимся за руки, но день сегодня очень теплый, и наши ладони быстро становятся влажными. Мы разглядываем витрины магазинов, но внутрь не заходим — мы просто гуляем. Ма все время повторяет, что качественные вещи стали теперь очень дорогими, а дешевые можно сразу же выбрасывать на помойку.

— Смотри, вон там продают мужчин, женщин и детей, — говорю я ей.