Читать книгу "Тварь непобедимая - Михаил Тырин"

– Выкупаем у тебя эту непонятку за сто пятьдесят. А дальше – как масть ляжет. Если будет интерес, можем и перетасовать условия. Все ясно?

– Ясно.

– Когда сможешь подогнать товар? Сегодня сможешь?

– Нет! – почти выкрикнул Ганс.

– Это почему? – Голос стал настороженным.

– Потому что... Не могу сейчас, – пробормотал Ганс, не успев ничего придумать. – Чуть бы попозже...

– Непонятно. – В голосе прибавилось подозрительности. – Ты учти, когда привезешь товар, его проверять будут. Чтоб без фокусов. Ну что?

– Я понял.

– Ну, смотри. Два дня ждем. Привозишь, получаешь бабки и отваливаешь. Так что давай раскачивайся поскорей...

Ганс опустил трубку так осторожно, словно боялся, что на том конце услышат, как непочтительно он ее бросил. С минуту он оцепенело стоял, глядя на телефон. Затем принялся нервно кружить по комнате.

«Радуйся, дебил! – говорил он себе. – Сам Сударь с тобой дела крутит, условия назначает, деньжищи сует немереные. Сто пятьдесят тысяч баксов – ни хрена себе!

Да только поздно. Поздно! Улетела птичка. Смылся урод прямо из фургона, причем неизвестно когда».

Ганс сел и в бессильной ярости несколько раз ударил кулаком по столу. Только-только начало что-то рисоваться, когда над душой не висит ни Мустафа, ни Кича. Только показалась впереди дорожка – своя! – по которой можно идти и идти, выше и выше... И тут же, не успел вздохнуть свободно, такой оглушительный провал.

Надо что-то делать. Ганс опять закружил по комнате. Если через два дня сделка не состоится, можно четко ставить на себе крест. Сударь не забудет такого раздолбайства – предложить товар, заломить цену, а потом взять и потерять его. Люди смеяться будут.

«Привозишь, получаешь деньги и отваливаешь». Как все просто. Завел машину и приехал за чемоданом денег. Только одна малюсенькая нестыковочка – нечего продавать. Исчез товар, выскользнул из пальцев, растворился в воздухе. И теперь нужно в доску расшибиться, весь город на уши поставить, но найти. Любой ценой найти!

Что же делать? Айболиты из больнички наверняка знают, как помочь Гансу в этой беде, но добром не скажут, не помогут. Только силой. Можно выдернуть того докторишку, старого знакомого, прожарить паяльником где-нибудь в гараже, вырвать все, что знает... Заодно и должок оплатить.

Нет, этот вариант Гансу не нравился. Он уже пробовал накатить на докторишку и всякий раз нарывался, хотя все казалось безопасным. Хватит наступать на грабли. Нужен вариант жесткий и безошибочный, как удар топором. Чтобы – раз! – и все встало на свои места.

Ганс метнулся к тумбочке, вытащил мятый конверт с деньгами – теми, что остались после покупки «Хонды». Жидковатая пачка зеленых бумажек легла перед ним на стол. Маловато, да... Впрочем, этого хватит, чтоб расплатиться с пацанами. Расплатиться за ту простую услугу, которую им предстоит оказать Гансу.

Он судорожно смял купюры в своей мощной пятерне. Потратить эти крохи и получить сто пятьдесят тысяч – выгодная математика.

«Все сделаю. На кровь пойду. Ничего не испугаюсь, – думал он, подбадривая самого себя. – Терять нечего, все уже потеряно. Эта больничка еще про меня вспомнит...»

Мысль, созревшая в голове Ганса, была очень дерзкой и рискованной, но верной. Так он думал.

* * *

Стояла глубокая ночь, город зябко ежился под струями проливного дождя. Грязная вода пузырилась на асфальте, кружилась в водоворотах и неслась по обочинам улиц, падая в решетчатые люки и канавы.

Кто-то уже видел сны, кто-то бездумно пялился в темноту, слушая шум дождя, кто-то досматривал фильм по телевизору.

Шамановский не спал. Он не мог расслабиться и уснуть, хотя уже влил в себя полбутылки джина. Он то хватал какой-нибудь справочник и принимался лихорадочно ворошить страницы, то бросался за стол, закапываясь в хрустящие рулончики факсов, то начинал вычерчивать на обрывках бумаги какие-то вычисления.

Он не мог успокоиться. Его мысль уже была в будущем, до которого никак не могло добраться тело сквозь медленное, вязкое время. Каждая его частица жила ожиданием грядущей радости, счастья, покоя. Впереди была новая жизнь. Впрочем, скорее хорошо забытая старая.

Дождь, кажется, стихал. Шамановский остановился перед стеклом, освещенным изнутри мягким зеленоватым сиянием. Он смотрел в пустые открытые глаза женщины, которую до сих пор любил – страстно, самоотверженно, до слез, до боли в сердце.

Сейчас он не видел, что этой женщины нет, что вместо нее лишь мертвая голова, аккуратно отсеченная от тела и помещенная в пузырящийся зеленоватый раствор.

– Потерпи немного, моя девочка, – шептали его губы. – Подожди, осталось совсем немного нам мучиться. Мы еще обнимемся, мы еще наговоримся вволю. Столько всего было, столько нужно тебе сказать...

Что-то необычное происходило сейчас в его мыслях. Что-то виделось ему, яркие картины представали в его воображении.

Содрогалась земля, рушились скалы, кипела вода, в которую стекала ослепительная лава, и били грохочущие молнии. И лишь крошечные живые частицы плавали в этой воде, жалкие создания, не умеющие даже видеть.

Но они соединялись, росли, тяжелели, начинали двигаться самостоятельно, а не по воле течений. И вот уже кто-то из них выползает на сушу, обретая глаза, лапы, зубы. Вот и первый живорожденный детеныш, а там и первый обломок ветки, которым сбит плод, первый камень с острым зазубренным краем. И вот уже по земле идет человек...

Со странным чувством осознавал Шамановский, что все это он смог сделать сам, повторить, обойдясь без землетрясений, молний и лавы. Он не торжествовал, не уносился в мыслях к облакам тщеславия, он лишь радовался достигнутой цели. Потому что все это было сотворено им не ради славы и денег, а лишь для того, чтоб эта женщина когда-то опять обвила его своими руками и заглянула в глаза.

– Потерпи, моя девочка, – шептал пожилой, измученный долгой дорогой человек. – Совсем немного нам осталось ждать.

* * *

Майора разбудила боль, помноженная на холод и сырость. Он открыл глаза и тут же захотел снова закрыть их, оказавшись там, где он был, – в безмолвии и забвении.

Но путь в забвение закрылся. И майору пришлось принимать мир таким, каков он есть, и себя в этом мире.

Он видел над собой влажные ветви кленов и бледное утреннее небо. Ему было тяжело, неимоверно тяжело ощущать свое тело, словно бы отяжелевшее, окаменевшее, черствое.

С трудом он повернул голову. Кусты, трава, облупившийся забор... Какой-то скверик или парк.

– Карманы-то проверь! Все цело?

Голос резанул по мозгам тупой пилой. Но очерствевшее лицо даже не смогло поморщиться. Майор повел взглядом по сторонам и обнаружил женщину с метлой, в синем драном халате. Она стояла в трех шагах и по-свойски усмехалась.