Читать книгу "Лжегерои русского флота - Владимир Шигин"

В 10 часов утра на «Очакове» и других примкнувших к восстанию кораблях и судах были подняты красные флаги. Любопытно, что все события ночью и утром происходили без участия Шмидта. После отъезда членов таинственной комиссии с ним случился первый нервный припадок. Вполне возможно, что указание членов комиссии «бороться до конца» явились для Шмидта полной неожиданностью. Оставшуюся часть ночи он приходил в себя и готовился к тому бенефису, который утром следующего дня должен был прославить его на весь мир.

Матросам «Очакова» можно только посочувствовать! Хорош руководитель, у которого при первой же неудаче начинаются истерические припадки и который полностью теряет самообладание. Шмидт хотел спасать матросов и Россию, а тут впору спасать его самого! А ведь к этому времени восстание было в самом разгаре, и по «Очакову» ещё не было сделано ни одного выстрела! По свидетельству даже весьма лояльных к «красному лейтенанту» советских историков, он упустил не одну возможность воспользоваться колебаниями команд на кораблях эскадры в ночь с 14 на 15 ноября и захватить стоявшие на рейде броненосцы и в первую очередь флагманский «Ростислав». Эти меры были столь очевидны для всех, что матросы с «Очакова» буквально умоляли об этом «красного лейтенанта», но тот с присущей ему самонадеянностью вдруг заявил: «Когда завтра утром команда судна узнает, что я на „Очакове“, то она сама добровольно ко мне присоединиться!» Есть свидетельства, что Шмидт говорил о том, что достаточно будет одного его слова и вся эскадра присоединится к восстанию! Чем подкреплялась столь большая уверенность Шмидта непонятно. Что-что, а самомнение у «красного лейтенанта» было огромным!

Но вот наступило утро обещанной Шмидтом победы, но победы не произошло. Наконец даже «красный лейтенант», понял, что надо хоть что-то предпринять реальное. Он решает начать агитацию команд стоящих на внутреннем рейде броненосцев. Одев на свои плечи, без всяких на то прав, погоны капитана 2-го ранга, Шмидт поднял на миноносце «Свирепый» весьма амбициозный сигнал: «Командую флотом Шмидт» и обошёл корабли эскадры, агитируя матросов примкнуть к нему. Но и здесь он опять всё испортил. Участники Севастопольского восстания в своих воспоминаниях буквально негодуют, что Шмидт более чем формально отнёсся к склонению на свою сторону экипажей эскадры. Они пишут, что ситуация была такова, что если бы за миноносцем Шмидта шёл катер с вооружённым караулом, то он мог весьма спокойно захватывать корабли, команды которых ещё не определились в своём выборе. На этот выбор их надо было чуть-чуть подтолкнуть, но «многоопытный» Шмидт этого почему-то не сделал. Вместо этого он лишь выкрикивал общие лозунги, призывал бороться за свободу и поносил, что есть силы, сатрапов-офицеров. Обойдя эскадру, «Свирепый» ни с чем вернулся к мятежному крейсеру. Видя, что помощи от «Очакова» ожидать больше не приходится, резко угас революционный энтузиазм на эскадре. Теперь возможность переломить ситуацию в свою сторону была упущена окончательно. Вице-адмирал Чухнин, быстро оценив ситуацию, тут же навёл порядок своей железной рукой.

Вот как описаны события утра 15 ноября 1905 года в вахтенном журнале «Пантелеймона»:

«С подъёмом флагов на „Очакове“ и рядом с ним стоящих судах: „Свирепом“, миноносцах № 265, 268 и 270, а также некоторых судах в Южной бухте, стоявших разоружёнными, при криках и звуках гимна были подняты на стеньгах красные флаги, а на „Очакове“, кроме того, сигнал „флотом командует Шмидт“.

…В 8 ч 15 мин от крейсера „Очаков“ отвалил миноносец „Свирепый“ под командой лейтенанта в отставке Шмидта с музыкой на мостике, командой во фронт, под красным флагом с заряженными минными аппаратами. Сзади него в кильватер шёл брандвахтенный катер с караулом… Подойдя к баку броненосца, он застопорил машины и крикнул команде, стоявшей на баке: „С нами бог и русский народ, а с вами кто? Разбойники? Ура!“ Крик этот, подхваченный командой миноносца был поддержан несколькими голосами команды броненосца, находившейся в полном смятения во время этого шествия. Затем „Свирепый“ отвалил, подошёл к броненосцу „Ростислав“, где тоже что-то кричал команде и был поддержан несколькими голосами и проследовал таким шествием вдоль всей эскадры к „Пруту“, который захватил и поднял красный флаг, освободив всех арестованных и забрав офицеров. На остальных кораблях красные флаги, поднимаемые при подходе „Свирепого“, тотчас же спускались офицерами».

Эскадру Шмидт обходил, стоя, согласно одной версии, на барбете носового орудия, по другой — на мостике миноносца. При этом на нём были погоны присвоенного им самому себе капитана 2-го ранга. Музыканты почему-то наяривали не какую-нибудь сомнительную «Марсельезу». Оркестр наяривал «Коль славен наш господь в Сионе» и «Боже, царя храни». Разумеется, это была не лучшая музыка для революционного оркестра, но больше музыканты просто ничего играть не умели.

Речь же самого Шмидта была сплошным подражанием Наполеону, высадившемуся с острова Эльба на побережье Франции. При этом Шмидт кричал, что с ним заодно Бог, царь и весь русский народ. Наверное, он и воображал себя в этот момент Наполеоном! По крайней мере, как и Наполеон, Шмидт громко предлагал офицерам и командам кораблей застрелить его, если они находят его деятельность вредной для России, или присоединиться к нему. Называл всех своими сыновьями и патетически восклицал, что Россия ждёт от них подвига! Но стрелять Шмидта почему-то никто не захотел, в него просто плевали.

К концу обхода эскадры со Шмидтом случилась очередная истерика. Какая по счёту? Кто знает? Вот как это выглядело в выспреннем поэтическом изложении Бориса Пастернака:

…На броненосцы всходил и глох,

И офицеров брал под стражу,

И уводил с собой в залог.

В смене отчаянья и отваги

Вновь, озираясь, мертвел, как холст:

Всюду суда тасовали флаги.

Стяг государства за красным полз.

По возвращении же на «Очаков»,

Искрой надежды ещё согрет,

За волоса хватаясь, заплакал,

Как на ладони увидев рейд.

«Эх, — простонал, — подвели канальи!»

Натиском зарев рдела вода.

Всё закружилось так, что в финале

Обморок сшиб его без труда…

Красный флаг в результате «героического дефиле» Шмидта был поднят лишь на выведенном из боевого состава и полностью разоружённом эскадренном броненосце «Пантелеймоне» (бывшем «Князе Потёмкине-Таврическом»).

Высадившись на «Пантелеймоне», Шмидт выступил с речью, снова нагло обманул матросов, что с ним не только Бог, но и царь (?!), да и весь народ, а против только подлецы-министры: «Товарищи, с нами Бог, с нами царь, с нами весь русский народ! А вы с кем, с министрами? Не время ли опомниться?» Разумеется, что верившие в Бога и почитавшие царя, матросы тут же закричали: «И мы с вами!»

Команды на «Пантелеймоне» почти не было, а потому боевая рота очаковцев во главе с неким Захарием Циомой осуществила около полудня беспрепятственный захват броненосца. По существу, очаковцы просто высадились на броненосец и подняли флаг.

Кроме этого ещё утром с плавучей тюрьмы «Прут» были освобождены пара десятков арестованных матросов-потёмкинцев. Это действо Шмидт тоже обставил с максимальной театральностью. Для этого он перешёл с «Очакова» на миноносец «Свирепый» и под звуки марша «Под двуглавым орлом» направился в Килен-бухту — освобождать арестованных на транспорте «Прут», что и свершилось под крики «ура!» и «Преображенский марш». Потёмкинцам терять было уже особо нечего, и они с удовольствием примкнули к Шмидту. Толку, правда, от них не было никакого.