Читать книгу "Город смерти - Даррен О'Шонесси"

Я серьезно подумывал, не лучше ли будет выждать. Залечь на дно на несколько недель, пока все не поутихнет. Торопиться некуда. Сделать передышку — идея весьма и весьма разумная. Тело выздоровеет, разум успокоится. Хорошенько продумаю дальнейшие планы. Может быть, ко мне даже частично вернется память. Ничто не понуждает меня мчаться сломя голову навстречу верной смерти.

Я не внял совету разума. Все эти логичные построения не учитывали одного — Кардиналу было свойственно почти легендарное терпение. Правда, в личном общении он терпением не отличался — но когда речь шла о более масштабной деятельности, никто лучше него не владел искусством сидеть на заборе и ожидать, пока чаша весов качнется в твою сторону. Это доказывали и все его разговоры о власти над миром: он был готов даже после смерти ждать осуществления своих грез. Отсиживаясь в тихих городках и деревеньках, я ничего не выиграю. Я могу ждать месяцами, годами — конечною результата мне не изменить. Я войду в Сонас сгорбленным стариком, лет семидесяти или восьмидесяти, — но меня наверняка будет поджидать начинающий бандит с моей фотографией, револьвером и двумя дюжинами пуль, на которых будет выгравировано мое имя. Против Кардинала не попрешь.

За день мне удалось немного подремать, растянувшись на пружинных диванах, — впрочем, я просыпался всякий раз, когда поезд дергало на повороте. Несколько раз ко мне в купе заглядывали люди, но, разглядев его мрачного, избитого обитателя, на миг замирали и шли дальше. Я был благодарен судьбе за это уединение.

Я задумался о двоих людях, у которых отнял жизнь. О зарезанном и застреленном. Резать мне было приятнее, но в выстреле по живой мишени тоже была своя прелесть, наслаждение зрителя: можно убивать издали, созерцая процесс со стороны, успевая посмаковать фатальную необратимость совершенного. Теперь я понимал, почему очень многие мужчины любят винтовки больше, чем жен, револьверы больше, чем сыновей. Вероятно, это величайшее изобретение человечества. По сравнению со значимостью огнестрельного оружия колесо, огонь и электричество — это так, мелочевка.

Я сел на один из ночных поездов, проходящих через Сонас. Со времени моего поединка с Кардиналом миновали ровно сутки. Я был все еще жив и все еще искушал смерть, добровольно делал еще один шаг к могиле. Безносая карга, вероятно, недоверчиво качала головой и твердила: «Есть же люди — от добра добра ищут; есть же люди, на которых удержу никакого нет».

В поезде было тихо. Ни его пункт отправления, ни его конечная станция не могли похвастаться важным значением для страны. Жалкий слуга ночи, он развозил исключительно коммивояжеров, вампиров и беглецов. Железнодорожная компания сэкономила бы массу денег и усилий, если бы отменила этот поезд, чтобы по данному маршруту могли передвигаться только дневные пассажиры. Наверно, никто бы даже не пожаловался — ведь пользовались этим поездом мало. Но пути бюрократии неисповедимы, и где-то всегда найдется человек, который пламенно и дотошно старается удовлетворить все нужды общества, включая нужды меньшинств.

Я устроился в одном из множества пустых купе. Потянулся было задернуть шторы, но тут же отдернул руку: снаружи была непроглядная тьма, превратившая окно в зеркало. Я снял очки и шляпу, положил их справа от себя на диван и уставился на лицо в окне, устало размышляя над новой деталью головоломки, гадая, когда же придет конец всей этой катавасии.

Передо мной было лицо, исколошмаченное и исцарапанное Кардиналом. Лицо, которое могло зажить не раньше, чем спустя несколько недель или даже месяцев. Перебитый нос. Покрытые ссадинами щеки. Изжеванное ухо. Ободранные губы.

Лицо пришло в норму само собой.

Под глазами — еле заметные синяки. Нос чуть кривоват. Пара легких ссадин. В остальном — морда как новенькая. Я посмотрел на руки. Разбитые костяшки пальцев — целы. Ладони, изрезанные осколками вазы, — невредимы.

Я встал и немного попрыгал на месте, испытывая свое тело. Ничего не болит. Ребра не ноют. Ступня, которой я пнул Кардинала, заодно повредив пальцы, — в норме. Руки, ноги, торс — в прекрасной форме. Я был абсолютно здоров, словно и не дрался ни с кем, словно весь этот жестокий поединок мне лишь пригрезился.

uma raimi

В Сонасе я не сошел — зачем облегчать работу моим преследователям? Пусть эти козлы честно отрабатывают свои деньги. Я только украдкой выглянул из окна, когда поезд въехал на станцию — которая, кстати, оказалась неожиданно большой. Насколько я мог судить, меня не встречали. В этот ранний утренний час на платформах не было ни души, так что всех злодеев я заметил бы сразу. Может быть, они сидят в засаде где-нибудь по ту сторону вокзала, вдали от любопытных глаз. Да, это самое вероятное. Они держат под прицелом все возможные выходы со станции. Не все же такие обалдуи, как Винсент.

Я сошел на следующей остановке. Контролер у турникета спал на посту — дрых сидя в своей тесной будочке, подложив под голову фуражку. Я прошел мимо на цыпочках, чтобы не беспокоить зря человека.

На площади взял такси до Сонаса.

— А что же вы на поезде не поехали? — ворчал шофер. Подзаработать он был не против, но ехать черт-те куда в такую рань ему явно не хотелось. — Это же соседняя станция или вы не знаете?

— Мне нравится ездить на машине, — отрезал я, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

Таксист высадил меня в центре города и покатил назад. Я немного постоял, озираясь кругом. Мимо проехал молочный фургон. Шофер приложил руку к кепке и кивнул мне. Я тоже приложил руку к шляпе в ответном приветствии. Пробежала кошка, злобно покосившись на меня и сделав широкий вираж вокруг моих ног — повадки незнакомых людей были ей отлично известны, и она опасалась нарваться на грубость. В остальном на улицах не наблюдалось никаких признаков жизни. Тихо, как в могиле. Я столько времени прожил в городе, где непременно что-нибудь грохотало или неслось во весь опор, что и позабыл о существовании таких вот захолустий, населенных пунктов, которые обходятся без ночных полицейских патрулей и проституток, рабочих ночных смен, гангстеров и клубной молодежи. Здесь, вдалеке от всего этого, в час, когда солнце, сонно моргая, только-только высовывалось из-за горизонта, я чувствовал себя изгнанником, раздетым догола и выброшенным в чужое время. От тишины становилось не по себе. Мне она определенно не нравилась — я уже начал тосковать по городу с его шумной, кипучей жизнью.

Я побрел куда глаза глядят. Шляпа и очки спасали мое лицо от ослепительного утреннего солнца, а также помогали мне игнорировать отражение моего невредимого лица в стеклах окон и витрин. Глаза бы мои не смотрели на это лицо! Мне ужасно не хотелось размышлять о его чудесном исцелении и о том, как эта загадка связана с другими.

Сворачивая с улицы на улицу, я ощущал, как оживают и множатся в моей памяти воспоминания. Я начал узнавать знакомые места. Вот спортивный магазин, где я купил первую теннисную ракетку. Мне было лет шесть-семь, не больше. Я буквально почувствовал ее в руке: деревянная рукоятка, сияющие струны — тогда я был абсолютно уверен, что моя быстрота и сила подачи одолеют весь мир.