Читать книгу "Канада - Ричард Форд"

Вариантов у него было два: либо явиться с повинной, взять на себя ответственность за содеянное и сесть в тюрьму, либо, как он сказал Чарли, убраться как можно дальше — благо в преступлении его не обвинили и даже не заподозрили — и постараться поверить, что никто его никогда не найдет и с ходом времени ему удастся сжиться с тем, что он натворил.

Чарли взглянул на меня — слушаю ли я. Я слушал затаив дыхание, даже гуся потрошить забыл, так потряс меня его рассказ. Чарли сунул в рот новую сигарету. Кровавое пятнышко в белке его левого глаза сместилось и, казалось, светилось и подрагивало. Губы накрашены не были — общаясь с охотниками, Чарли обходился без помады. Впрочем, на рябых щеках его различались румяна, смазавшиеся в окопчике, а на ресницах — черная тушь. Чарли был в черном переднике сварщика, забрызганном спереди кровью, она же покрывала кисти его рук и предплечья, а пахло от него гусиными потрохами. В общем, картина, которая огорошила бы всякого. В дверь ангара залетали и порхали вокруг нас жесткие снежинки. Они таяли в волосах Чарли, понемногу смывая черную краску. Мои же руки и щеки саднило и покалывало. Ветер уносил в высохшую траву и к вертушкам Чарли выщипанные нами гусиные перья. Появился белый пес миссис Гединс, сунул нос в коробку с потрохами, вылизал ее. Содержимое коробки мы каждый день сжигали в железной бочке из-под нефти, а лапки, крылья и головы Чарли разбрасывал на потребу койотам и сорокам, по которым ему очень нравилось стрелять.

Он приподнял густые брови, мясистый лоб его наморщился.

— Ты ведь слышал от него эти слова, нет? Знаком с ними? «Духовный срыв». «Пришел в ужас». «Связанные с колледжем честолюбивые планы». «Превыше всего и вся». — Губы Чарли презрительно покривились. — Вот тогда он сюда и прискакал. В сорок пятом. Сразу после окончания войны. Думал — или так думали люди, которые опекали его и сейчас еще опекают, — что здесь-то самый край света и находится, никто сюда не доберется. Теперь-то все они уже поняли, что это не совсем так.

Губы Чарли раздвинулись, показав большие неровные зубы. Кончиком широкого языка он перекатил сигарету из одного угла рта в другой, — похоже, последнее обстоятельство его радовало.

— Теперь ему придется взглянуть судьбе в лицо. И перепуган он, разумеется, до смерти.

Чарли опустил взгляд к железнодорожной шпале, на которой застывала гусиная тушка. Потом поднял наточенный топорик, перерубил гусю шею и смахнул голову на землю, под нос псу.

Борцы за право на труд постарались найти для Артура убежище. Конечно, никто его не разыскивал. Однако Артур был уверен, что рано или поздно такие поиски начнутся, а мысль об аресте была для него невыносимой. К тому же его «подельники» полагали, что долго ему не продержаться, что человек он ненадежный, со странностями и представляет для них угрозу, поскольку способен сдать их всех до единого. Артур признавался, что и поныне не понимает, почему его не убили тогда и не закопали на ферме в Элмайре. «Я так и сделал бы, даже задумываться не стал», — обронил Чарли.

Вместо этого, рассказал Артур, они обратились с просьбой спрятать его в Саскачеване к владельцу «Леонарда», маленькому, пройдошливому, суматошному человечку по имени Гершель Бокс, на которого Чарли работал еще мальчишкой. Бокс был австрийским иммигрантом, разделявшим опасные взгляды заговорщиков из Элмайры и Чикаго и несколько раз выполнявшим, пересекая для этого границу, их зловещие задания: организовал поджог дома в Спокане (в результате сильно пострадал один человек), участвовал в ограблениях и избиениях. Бокс согласился принять Ремлингера из-за его немецкой фамилии, а также потому, что Артур учился в Гарварде и представлялся Боксу интеллигентом.

Осенью 1945 года Артур приехал поездом из Оттавы в Реджайну, а оттуда Бокс довез его на машине до хижины в Партро — где, как говорил мне сам Артур, тогда еще жили люди. Так началась его новая канадская жизнь.

Он выполнял ту же работу, что и я: приезжал на велосипеде в Форт-Ройал, мыл полы, бегал по поручениям охотников, которых Бокс селил в отеле, беря с них плату за охоту. Однако в отличие от меня в гусиные поля не ездил, убитую птицу не потрошил и окопчиков не рыл. Бокс считал его недостаточно сильным для грубой работы и для начала определил Артура в портье, затем в бухгалтеры, затем в ночные управляющие, а когда Бокс вернулся в Галифакс, где жила его дочь и брошенная им жена, Артур остался здесь, чтобы управлять «Леонардом» в одиночку. Он говорил Чарли, что в течение трех лет каждую неделю переводил Боксу деньги — пока старик не умер, завещав, всем на удивление, «Леонард» Артуру, человеку, к которому он привязался и относился, как к сыну, которого стремился защитить. «Хорош сынок, — заметил Чарли. — Не хотел бы я получить такого».

Однако Артура его положение не удовлетворяло — прозябание в тесных комнатках Бокса с глядевшими в прерии окнами и Самсоном, земляным попугаем прежнего их хозяина, занимавшим насест в гостиной, ощущение оторванности от сколько-нибудь привычной жизни, тоска по Гарварду, постоянный страх перед чужаками, которые могут приехать и покарать его за «непоправимый поступок» и за «взгляды». Взгляды эти, уверял Артур, он просто-напросто выдумал, чтобы покрасоваться перед профессорами, — достижению этой же цели служило и все им написанное. Он говорил, что ему ничего не стоило бы забыть и о том и о другом и стать адвокатом. «А вместо этого человека угрохал», — сказал Чарли. Однако Артуру последнее обстоятельство представлялось второстепенным.

По словам Чарли, Артур начал испытывать приступы мрачного негодования и уныния из-за того, что жизнь его несправедливо свелась всего-навсего к короткой карьере убийцы, а ведь она обещала ему столь многое, — впрочем, теперь уже ничего изменить или поправить было нельзя. В те ранние дни, считал Артур, он постепенно обращался в зрелого человека. Однако и зрелость ничего ему не дала. Было бы лучше, сказал Чарли, если б его арестовали и посадили, он расплатился бы за свое преступление и сейчас уже вышел бы на свободу и жил в Америке, где ему самое место, а не отсиживался в маленьком городке посреди прерий, жители которого относились к нему с подозрением и неприязнью, считая его «недопеченным». (Словечко Чарли, которое любил и мой отец.) Горожане обменивались слухами и домыслами о нем: он был чудаковатым миллионером, или гомосексуалистом, или изгнанником, который временами уезжает по чьим-то поручениям в Америку (что не было правдой); его оберегают заграничные сообщники (а вот это было); он — гангстер, совершивший загадочное преступление и теперь скрывающийся. («Каждый слух в чем-нибудь да верен, так?» — сказал Чарли.) Но никто в Форт-Ройале не дал себе труда докопаться до истины. Слухи удобнее. Городок так никогда и не принял старого Бокса: тот предлагал услуги распутных индианок, в его отеле шла карточная игра и происходили шумные попойки, почтенные отцы семейств, фермеры, тайком приезжали туда и предавались разгулу, да еще ночами появлялись, а потом исчезали какие-то чужаки. Горожане терпели Бокса, потому что не хотели поднимать шум и еще потому, что городок вроде Форт-Ройала предпочитает игнорировать то, чего не одобряет. Как только Бокс перебрался в Приморские провинции, которые ни один, как сказал Чарли, из здешних жителей Канадой не считает («туда и не ездит никто»), городок, придерживаясь сложившейся традиции, стал терпеть Артура, отнюдь, вообще-то говоря, не желавшего стать членом его общества.