Читать книгу "История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - Фредерик Дар"

— Что обращает на себя внимание в карьере Наполеона, — продолжаю я, — это прежде всего его чувство своевременности. Он всегда мог появиться там, где надо, в ту секунду, когда надо, сказать то, что от него ждали, и сделать то, что надо, чтобы стать хозяином положения. Ты видишь, вначале всё симптоматично. Нужен герой, и он приходит, страстный, непреклонный, романтичный и действенный, что бывает редко. Смуглый цвет лица, горящие глаза, небрежность в одежде, герой в духе Жерара Филиппа. Он завораживает и наводит страх. Его политическое кредо? Быть нужным. А Франции как раз был нужен нужный человек. У этой малышки иногда бывает сексуальный голод. Какое-то время она остаётся хладнокровной, безмятежной, летаргичной, внешне вполне счастливой. И потом, вдруг, у неё начинается зуд в одном месте, и ей нужно подать богатыря на коне, сразу, где угодно, на углу Елисейского или Бурбонского дворца. Это не порок, это сильнее порока. Когда корова встаёт на задние ноги, её торопятся представить быку, который способен исполнить свой долг с жаром. То же самое с нашей вечной Францией, приятель. Бывает, что она встаёт на задние ноги: это означает, что ей нужно срочно вломить в помидоры. И, о чудо, спаситель уже топчется на коврике и уже расстёгивается. Хочешь ты этого или нет, Берю, но победа всегда достаётся тому, кто быстрее всех скинет штаны. У Напо они были с замком-молнией, потому что он запрокинул Францию в момент. И ведь смотри, как он начинал. Корсиканец из семьи, которая не всегда имела курицу в котелке по воскресеньям, он поступает стипендиатом в Бриенский коллеж, откуда переходит в Парижскую военную школу. Он её заканчивает с очень скромным рейтингом, сорок вторым из пятидесяти восьми обучавшихся.

— Это ещё не полный тухляк, — оправдывает его Толстый. — Я всегда был тридцать первым из тридцати двух, и мне это не помешало сделать блестящую карьеру в полиции, о чём ты знаешь.

Он улыбается своему прошлому двоечника и шепчет:

— Последним в классе был Феликс Дубак. Я его как сейчас помню в его чёрной форме. У него в столе всегда была колбаса, потому что его отец был колбасником. У него ещё был при себе шкалик водки, и поскольку он не был сквалыгой, он мне давал глотнуть, особенно во время сочинений, когда надо было подкрепиться перед каверзными вопросами. Я сдавал экзамен на свидетельство в те же годы, что и он.

— Вы сколько раз сдавали?

— Восемь. Я сдал блестяще, правда, только на восьмой раз…

— У вас что, был бой из десяти раундов? — иронизирую я.

Но Образованный продолжает, как будто не слышал:

— Дубак сошёл с дистанции. Какое-то время между нами были холодные отношения. Люди — завистливые, он не мог переварить мой успех. Но он всё же взял своё. Через несколько лет я оказался в небольшом селении Морван. И кого же я вижу скоблящим свиную голову на пороге своего дома?

— Дубака? — догадываюсь я без особых усилий.

— О! Я уже рассказывал? — удивляется Берюрье.

— Нет, просто какое-то предчувствие, сам не знаю откуда…

Он делает мне комплимент и заканчивает:

— В общем, Феликс дал мне попробовать свою готовку, и я тебе скажу одну вещь: я никогда не встречал никого, кто бы так вкусно делал свиную колбасу!

— Я знаю одного, кто делает ещё вкуснее, — уверяю я.

— Кого? — задерживает дыхание Пухлый.

Быстрым движением я опускаю противосолнечный козырёк, на тыльной стороне которого закреплено зеркальце для пассажирок, которые подкрашивают губки после экскурсии в лес.

— Смотри сюда, вот он!

Он пожимает плечами.

— Ты, как всегда, остришь на бреющем полёте, парень. Скоро ты врежешься в опору высоковольтки и узнаешь, как это приятно! Ладно, давай Напонапарта. Ты сказал, что он закончил школу, дальше?

— Он капитан артиллерии и не знает, куда засунуть свой диплом. Он хочет играть наверняка, ибо, я повторяю, вся его жизнь была феноменальной шахматной игрой. Тулон находился в руках роялистов, и их поддерживали англичане. Бонапарт решает проявить свой талант в этом секторе. Он освобождает Тулон и становится бригадным генералом. Затем следует период неопределённости, когда он думает: а не пойти ли на службу к туркам? Он прозябает в Париже, потерянный, без денег, шпокает прачек, ибо он один из самых великих бабников в истории.

— Кроме шуток? — восторгается Берю.

— Господин Ги Бретон в своём замечательном произведении, посвящённом историям любви в истории Франции, утверждает, что у Бонапарта было больше любовниц, чем у Людовика Четырнадцатого, Франциска Первого и Генриха Четвёртого вместе взятых, и если он это утверждает, ему можно верить, ибо этот писатель опирается на исторические данные!

— Твой Бонапарт был ещё тот ходок по клубничке! — замечает Его Величество. — У корсиканцев темперамент не слабый! Только не рассказывай при Берте про наполеоновские подвиги, а то у нас сосед снизу из Аяччо, и это может навести мою Толстуху на мысль! У нас и так уже на почтовом календаре остров Красоты, и она издаёт такие вздохи, как будто шина спускает…

Он смеётся и любезным жестом даёт мне понять, что можно трепаться дальше.

— Наполеон, которого ещё не называли Бонапартом, хандрит по-чёрному, — продолжаю я. — И вот однажды Баррас, один из членов Директории, просит его оказать ему поддержку, чтобы сделать государственный переворот. Напо не приходилось выбирать, и он соглашается; переворот удаётся, и Баррас становится его должником. В качестве благодарности он назначает его командующим Итальянской армией и, сверх того, женит на своей любовнице, этакой Марии-Раскладушке, ужасной транжире, вдове одного генерала, гильотинированного в девяносто третьем. Эта женщина переспала со всем Парижем и его окрестностями. Она была родом из Мартиники, что придавало ей пикантности, и её звали Жозефиной де Богарне.

— Не может быть! — давится Пухлый.

— Текстуально, сын мой. Наполеон её увидел и полюбил, потому что она была красивой, и женился на ней, потому что она была виконтессой. Таким образом, его и Барраса связывал не только переворот, но и креолка.

— В общем, они служили в одном корпусе, — смеётся Опухоль.

— Не успев прийти в себя от скачек с Жозефиной, Бонапарт отправляется в Италию. В тот период три генерала одновременно вели три кампании: Наполеон, как мы знаем, в Италии, Журдан в Германии и Гош намеревался завоевать Ирландию. Из трёх генералов победу одержал только Наполеон. Журдана побил эрцгерцог Карл, а Гоша — буря. Стать победителем, в то время как твои кореша терпят поражение, это ещё лучше, чем стать им одному. В жизни самый лучший союзник — это умение выставить себя в выгодном свете. Выгода всегда определяет, мой Толстый Заяц: на фоне злобных замечают обходительных, а рогоносцы приносят славу Казанове! Как вы сможете заметить красивого, если рядом не будет некрасивых? Возьмём нас самих в качестве примера. Мой успех у женщин почти гарантирован, когда ты рядом. И в остальном всё онкологично, как сказал бы Берюрье. Де Голль не имел бы такой ослепительной славы, если бы Петен не сыграл свою плохую роль. Второй принёс себя в дар Франции, и Франция сразу же захотела принести себя в дар первому. Буонапарте покрыл себя славой и не был таким уж простаком, как утверждает каламбур[191]. В мюзик-холле главное состоит в том, чтобы суметь спуститься по лестнице. А в армии надо уметь переходить мосты. Бонапарт сделал это триумфально в Арколе! Ты, конечно, видел гравюры, па которых он изображён впереди гренадёров, со знаменем в руке, подставляющим грудь пулям, с растрёпанной на ветру шевелюрой. Браво, «Кадорисен»![192]Ужас! У австрийцев у самих глаза повылезали, потому что они там все и полегли.