Читать книгу "Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов"

Недаром и создавалось позорное Войско Польское, куданабирали солдат с фамилиями на «ский». И далее: июль сорок четвертого,воззвание Польского комитета национального освобождения во главе с этимОсубко-Моравским. Главная идея – противопоставить какие-то мифические польскиесилы правительству Миколайчика в Лондоне. А между тем в коммунистическихотрядах Армии Людовой было не больше 500 человек. Что касается АК, то в ней подкомандой генерала Бур-Комаровского насчитывалось не менее 380 тысяч штыков. ВВаршаве только полковник Монтер к началу восстания выставил 40 тысяч бойцов!Ясно как Божий день: решено раскассировать настоящее движение сопротивления изаменить его фальшивым, коммунистическим. Идет череда беспрерывных провокаций.Московское радио «Тадеуш Костюшко» призывает варшавян к восстанию: «Часосвобождения близок! Поляки, к оружию! Не теряйте момента!» В августе восстаниеразгорается, а наши войска останавливаются на восточном берегу Вислы и спокойнонаблюдают, как в город входит дивизия «Герман Геринг», а вслед за ней какие-тоособые части, составленные почти целиком из уголовников, бригады Дирлевангера иКамински. Мы созерцаем, как гигантские мортиры начинают планомерное уничтожениегорода, танкетки «Голиаф» разворачивают баррикады, как идут поголовныерасстрелы мирных жителей, насилие, грабежи...

В штабе Резервного фронта по приказу Никиты несколькомолодых офицеров, интеллигентные мальчишки, давно уже слушали передачи Би-Би-Сии подготавливали ежедневную сводку для командующего. Стройло небось и этот фактне забудет упомянуть в своей докладной. Так или иначе, из этих сводок Никитазнал, что восстание задыхается, что Черчилль и Миколайчик обращаются к Сталинус просьбой о помощи и не получают ответа. Части Резервного фронта стояли задвести километров к северо-востоку от места трагедии. Никита звонил в Ставку.Достаточно только приказа, и Резервный фронт форсирует Вислу, обрушится ссевера всей своей мощью на Бах-Залевского и в течение трех дней освободитстолицу союзной державы. Штеменко ответил ему излюбленной советской поговоркой:«Попэред батьки в пэкло нэ лезь!» Как оказалось, Сталин вообще делает вид, чтов Варшаве нет никакого восстания. Может быть, там и есть какая-то кучкаавантюристов, но это не значит, что мы должны оказывать им помощь. Он приказалдаже прекратить дозаправку американских челночных бомбардировщиков в Полтаве, всвязи с тем что они сбрасывали на Варшаву парашюты с оружием и медикаментами.

И снова: сразу после поражения восстания обосновавшийся вЛюблине Польский комитет национального освобождения опять выступает с каким-тостранным призывом: «Час освобождения героической Варшавы близок! Немцы дорогозаплатят за руины и кровь! Продолжайте сражаться!» Такое впечатление, чтоСталин хочет руками немцев убрать всех, кто будет сопротивляться его польскомусценарию.

Победы сильно изменили «Таракана». Теперь он уже не особенноприслушивался к своим генералам, как в сорок втором году. Сумрачное величие,ощущение полной и окончательной непогрешимости – вот его новая поза. Временами,когда выпьет, начинает играть с людьми, ставить окружающих в дурацкие ситуации,испытывать. Странным образом иногда кажется, что он устал от власти. Вернее, отэстетики и этики, что сложились вокруг его власти. Этика сталинской власти!Следовало бы сказать – грязный этикет! Так или иначе, в трезвом состоянии онраздражен и груб. Шестьдесят пять лет. Может быть, его какая-нибудь болячкасосет? Сколько он проживет, сто лет, двести?

В феврале маршал Градов как член группы военных экспертовлетал в Крым на совещание Большой Тройки. На аэродроме в Саки вместе ссоюзническим top brass[13]встречал Рузвельта. Президентавыкатили из «священной коровы» бледным, с темными подглазьями, что называется,не жилец. Среди военных и журналистов в Ялте ходили разговоры, что Сталинсовсем перестал считаться с больным американцем. Даже и на здорового британцарычит. Предъявляет наглейшие требования. Настаивает, например, на том, чтобыСоветский Союз был представлен в ООН шестнадцатью делегациями, по числу союзныхреспублик. Самую же неудержимую и непреклонную наглость выказывает всякий разпо «польскому вопросу». Видимо, потому, что давно уже считает Польшу своей собственностью.Выказывает самое оскорбительное презрение к «эмигрантикам», к СтаниславуМиколайчику, бойцов Армии Крайовой называет пособниками оккупантов, отвергаялюбые компромиссы, робко предложенные Рузвельтом.

Ну а сейчас похоже на то, думал Никита, что приближается ужеполнейшее сталинское изнасилование Польши. Комитеты лондонского правительстваповсюду разгоняются. Шуруют особисты. Разоружаются группировки АК. Оставшимсяне остается другого выбора, как драться против отступающих немцев и наступающихрусских.

Черт побери, почему я опять оказался на берегах этогопредательского моря? Опять передо мной страшный выбор, и теперь мне уже ненайти такого однозначного решения, как в двадцать пеpвом году!

* * *

В ходе недавнего наступления через Данцигский коридор в зонедействий Резервного фронта оказалась дивизия АК. Ее разрозненные и сильновыбитые части – в общей сложности не больше 3000 бойцов, – очевидно,пробирались к морю, чтобы уйти в нейтральную Швецию. Обнаружив себя в советскомтылу, поляки яростно атаковали вчерашних союзников. Ставка в ответ на запросНикиты предложила решить этот вопрос «в рабочем порядке», то есть смятьзлополучную дивизию и немедленно о ней забыть. Вместо этого Никита началпереговоры с поляками.

Поляки требовали свободного прохода на побережье в районеЭльбинга и Остероде. Там, за пятимильной ширины лагуной Фрише-Хафф тянуласьдлинная песчаная коса Фрише-Нерунг, оттуда они и собирались отступить – как онивыражались, эвакуироваться, – как настаивали представители Резервного фронта,в нейтральную страну.

Больше всего на свете – даже, кажется, больше взятия Берлина– Никита хотел обойтись без крови. Польская тема почему-то потрясала его своимвероломством и наглым давлением сильных на слабых, хотя, казалось, с егожизненным опытом он должен был бы быть застрахован от таких сентиментальностей.Польша – это русский позор, думал он. Начиная с Суворова – вот был гнуснейшийстаричок! – мы терзаем эту страну. Впрочем, кого мы больше терзаем, себяили их? Русские патриоты, мы еще не начали своей благородной истории! У настолько сейчас появился маленький шанс, и мы будем полными говнюками, если им невоспользуемся. Произнося в уме «маленький шанс», он тут же отодвигал, иподальше, всякие дальнейшие мысли об этом маленьком шансе: рано еще, нужнокончить войну. В общем-то он даже и не знал, что имеет в виду, говоря«маленький шанс». Вернее, не хотел знать. Пока не хотел.