Читать книгу "Рубин королевы - Жюльетта Бенцони"

Никогда прежде Альдо не видел его плачущим. При виде страданий этого человека, всегда такого сдержанного и любезного, у него сжалось сердце:

– Чечина... она уже?..

Старик выпрямился, утирая глаза:

– Нет... еще нет! Это граничит с чудом... похоже, будто она чего-то ждет!

– Расскажите мне, как все это произошло.

– Мадам Анелька, как я вам уже говорил, пригласила вашу кузину, с тем чтобы отпраздновать, как она это называла, «захват власти». Чечина ничего прямо не сказала, но дала мне понять, что предпочла бы, чтобы я ушел. И я с удовольствием отправился ужинать к Массарии. Затем она отправила Ливию в кино, а Приску – в гости к матери, сказав, что для ужина на двоих ее и Дзаккарии вполне достаточно. После того, как подали первое блюдо, раковый суп, Чечина пожаловалась мужу, что у нее боли «внутри», как она выразилась, и отправила его к Франко Гвардини за магнезией...

– Но ведь аптека в это время уже закрыта?

– Вот именно. Она-то знала, что аптекарь в конце концов откроет, но на это уйдет время. Потом она сама подала на стол великолепное грибное суфле с трюфелями. Скажу вам правду, я совсем не разбираюсь в грибах. Во всяком случае, те, которые использовала Чечина, были ядовитыми: обе женщины умерли через пятнадцать минут после того, как отправили в рот первую ложку. Затем Чечина сама поела суфле...

– Почему же тогда...

– Она не умерла тоже? Благодаря Дзаккарии. Ему показались подозрительными эти внезапные боли у его жены, он догадался, что она что-то задумала, и вместо того, чтобы пойти к Гвардини, со всех ног бросился к мадемуазель Кледерман...

Чемодан, выпавший из рук Альдо, едва не свалился в канал.

– К Лизе? Она здесь?

– Ну да. В начале этого года она тайно, при помощи нашего нотариуса, купила небольшое палаццо Сан Поло и поселилась там под чужим именем с горничной и слугой. Чечина часто ее навещала. Она говорила, что это укрепляет ее дух, и я охотно верю этому... Она всегда возвращалась повеселевшая; впрочем, и Дзаккария тогда становился веселее!

– А вы? Вы тоже знали?

– Да! Простите меня!.. Видите ли, в конце прошлого года Чечина написала мадемуазель Лизе, объяснив ей, каким образом вас заставили жениться на леди Фэррэлс. Тогда та решила вернуться, и в ее доме мы устроили как бы небольшой штаб, чтобы придумать, как лучше вас защитить. Видите ли, мы были абсолютно уверены: рядом с той несчастной вы в постоянной опасности. Особенно после того, как объявили о своем намерении аннулировать этот брак...

Они сели в лодку, которой правил Дзиан, тоже одетый в траур. Альдо и Ги Бюто сели сзади.

– В больницу! – распорядился Бюто. – Но не слишком быстро, чтобы мы успели поговорить...

Лодка медленно отчалила задним ходом, потом свернула в Большой Канал.

– Почему вы ничего мне не сказали? – упрекнул старика Морозини. – Мне бы тоже было легче!

– Вы бы не удержались и отправились к ней, и вся Венеция решила бы, что вы завели любовницу. Но самое главное – она сама не захотела, чтобы вы знали о том, что она в Венеции. Гордость, милый Альдо!

– Но почему?

– Мы все знали, что вы ее любите... но вы-то сами хоть раз ей об этом сказали?

– Я слишком боялся, что она рассмеется мне в лицо. Не забывайте, она была моей секретаршей в течение двух лет, и для нее не осталось тайной ни одно из моих... любовных приключений. И потом, когда она привезла мне опал, когда единственное, что мне оставалось сделать, это заключить ее в объятия, вошла Анелька... И Лиза убежала.

– Да, в тот момент она решила больше никогда не встречаться с вами. Если бы не Чечина; так и случилось бы...

– Но как она оказалась тогда в Цюрихе? Она появилась, чтобы спасти меня, в тот самый миг, когда женщина, носившая мое имя, обвинила меня в убийстве.

– Она узнала, что вы уехали с ее отцом. И села в следующий же поезд...

– А потом не осталась там? Кледерману, у которого такое горе, она, наверное, сейчас очень нужна?

– Каждый человек переживает горе по-своему. Предав земле тело жены, Кледерман предпочел с головой уйти в дела. Он уехал в Южную Африку. Лиза немедленно вернулась сюда, более чем когда-либо обеспокоенная вашей участью. Именно она не дала Чечине умереть вслед за теми двумя. Она прибежала вместе с Дзаккарией и мгновенно поняла, что произошло. Чечина уже лежала на полу. Тогда Лиза принялась вливать ей в рот молоко и оливковое масло и сумела вызвать рвоту. Тут как раз и я вернулся. Дзаккария послал Дзиана меня предупредить, а я вызвал полицию...

– О Господи!

– Без этого нельзя было обойтись. Однако я позаботился о том, чтобы позвонить Домой комиссару Сальвини, а он просто преклоняется перед вами после той истории с ограблением графини Орсеоло. Тот немедленно примчался, и все произошло как нельзя лучше: он дал заключение, что произошел один из тех прискорбных несчастных случаев, какие нередки осенью из-за этих проклятых грибов. Ведь столько людей считают, что хорошо в них разбираются. Даже такая великая кулинарка, как Чечина, могла ошибиться: доказательством служит то, что она и сама стала жертвой собственного изысканного блюда! Что можно к этому прибавить?

– Ничего, разве что правду о ее состоянии. Ее можно спасти?

– Не знаю. Врачи считают, что им удалось вывести яд, но, похоже, сердце с трудом справляется. Она ведь была очень тучной, и сильные переживания, страсть, с какой она делала все, за что ни бралась, в конце концов его истощили...

– Что значит «была очень тучной»? А теперь разве нет?

– Увидите сами. Она невероятно изменилась за несколько дней...

Лодка повернула в рио ди Мендиканти, прошла мимо Сан Джованни и Паоло, мимо школы Сан-Марко и, наконец, причалила у ступеней больницы. Вслед за наставником Морозини поднялся по лестнице, прошел длинным коридором, даже не замечая, что с ним то и дело кто-нибудь здоровается. Наконец перед ними открыли дверь палаты, и сердце его переполнилось печалью. Он едва узнал Чечину. Она лежала в больничной постели неподвижно, уже почти безжизненно, и казалась уменьшившейся наполовину. Это лицо с опавшими щеками, трагически осунувшееся, с кругами под опущенными веками, уже не принадлежало миру живых. Альдо потребовалось всего мгновение на то, чтобы понять: той, кого он так любил, которую считал почти матерью, которая была добрым духом его дома, остается прожить всего несколько минут, и ничего сделать нельзя.

Его душу охватила такая боль, что он не мог приблизиться. Стоя в ногах постели, вцепившись обеими руками в крашеные железные прутья, он словно искал опору, ободряющего слова, заверений, что это неправда... и встретил взгляд прекрасных темных глаз Лизы. Девушка, все дни не отходившая от больной, увидев, что он входит в комнату, забилась в угол. Глаза ее были полны слез...