Читать книгу "Готовься к войне - Андрей Рубанов"

— Деньги, Вася, как раз для таких случаев и нужны, — проскрипел банкир. — Они, в общем, нужны только для этого… Чтоб спасти близкого человека, если с ним беда… И больше ни для чего… — вздохнул, примеряя на себя эту идею, не для всех очевидную, и хрипло повторил: — И больше ни для чего, понял? А теперь давай домой. Очень быстро. И — молча, а то хуево мне…

Василий регулярно брал у босса ссуды, много тратился на лечение престарелых родителей, — он примолк, суровый. Знаев же затеял в гудящей голове прикидку: что делать дальше. Ему срочно требовался отдых, сон, хотя бы час-полтора, перед тем как отправиться на работу и объясняться насчет украинского газа с незваными гостями в погонах. Шофер подождет в машине, или в гостевом домике, или на кухне особняка, а хозяин ляжет спать, потом поедет в город, как реальный папа: на заднем сиденье. Таков был план — оптимальный, но не лучший. Лучший состоял в том, чтоб вообще не принимать горизонтального положения. Не позволять расклеиться этому капризному слабаку, самому себе. Новое июньское утро — второго такого никогда не будет — нужно потратить на подготовку к тяжелому дню; уединиться, абсолютно, чтоб на двести метров вокруг — ни одного прямоходящего, хватит с меня прямоходящих, достали, никого не хочу видеть, шофера — к черту, сам — под душ, потом еще один укол, потом прогулка — и в девять с копейками на старт, за руль, я Серега Знаев, я железный, я всегда готов к войне, меня можно уничтожить, но нельзя победить…

Вид массивных ворот собственной латифундии несколько успокоил. Хорошие ворота. Сразу видно — человек поселился здесь всерьез и надолго. Попрощался с Василием, приказал ему двигаться в банк на такси, скороговоркой пробормотал извинения. Ерунда, шеф, — великодушно ответил водитель. — И не такое бывает. Был вот случай… Потом расскажешь, — перебил банкир. Только шеф, не гоняйте, — попросил Вася. Не забывайте про «черную копейку». Никогда не забуду, — серьезно пообещал Знаев; на том и расстались. Если по-людски, надо было хоть чашку чаю предложить мужику, выдернутому из постели в два часа ночи. Однако банкиру столь сильно хотелось остаться в тишине, наедине с землей и небом, что мысли о соблюдении элементарных приличий легко отодвигались на задворки сознания.

Стоял в душе. Бормотал ругательства. Шепотом постанывал. Говорил с медленными. Медленные обступили со всех сторон, внимали, имя им было — легион, лица выражали вялое любопытство, поскольку не умели выражать ничего другого.

…Повторяю: я — Знайка. Меня бьют. Подставляют. Обманывают. Мне мешают, меня не понимают, меня тормозят, из меня вытаскивают силы и деньги. Мои нервы губят. Мое время крадут. А мне это все по хую. Слышите, вы?! Мне по хую!

Может, я сгину, может — выживу. Но мне известно, как будет. Со мной или без меня, при мне или после меня, но будет так: люди очнутся. Не сразу, постепенно, в течение длительного промежутка времени — возможно, потребуются десятки лет — но отрезвеют. Не потому, что их кто-то научит, глаза откроет, нет; они очнутся сами, единственно оттого, что не смогут отыскать другого выхода.

Слюнопускание прекратится. Разноцветные картинки для превращения потенциальных гениев в олигофренов, и другие картинки, для вытаскивания из олигофренов их денег в обмен на портянки с логотипами, будут осмеяны. Рухнет вся система. Дьявольская молотилка разлетится в куски. Все поймут, что достаточно протянуть руку и убрать болтающуюся перед глазами картинку, — за ней откроется горизонт, стократ ярче любой картинки. Кто видел горизонт, тому картинки неинтересны.

Так он бормотал себе под нос, гипнотизировал пустоту. Кое-как обтерся шершавым полотенцем, потом ковылял сквозь лес по самой длиной дорожке, ведущей от дома в глубь рощи. Триста шагов до стены, до того места, где кончается его земля, сытая, облагороженная, и начинается, сразу за оградой, земля ничья, когда-то колхозная, общая, теперь залуговевшая, одичавшая без присмотра; потом триста обратно — туда, где стоит, прочно вросший в планету, его дом, лично им придуманный, в точности такой, какой обязан быть у всякого нормального мужчины, изловчившегося не потерять достоинства в нынешние времена; простой, крепкий дом, где легко дышится, где утром солнечные лучи гладят лицо, а вечером горит живой огонь.

Первым входящим звонком — в девять часов одиннадцать минут — отметился Лихорылов. Он рычал, как тигр. Банкир даже заслушался. Настоящий русский бас, как настоящий итальянский тенор, встречается редко.

— Сергей Витальевич!! Как же так?! Что происходит?! Мы ж с тобой договаривались!!

Смотри-ка, — подумал Знаев, — вчера полмиллиона взял, а сегодня я у него опять Сергей Витальевич.

— О чем? — спросил он елейным голосом.

— Убирай свой плакат!!

— Щит.

— Что??

— Я говорю, не плакат, а щит.

— Убирай, говорю, все!! И щит, и плакат!! Чтоб сегодня же!! Немедленно!! Это безобразие!! Оскандалимся на всю страну!! Два часа сроку тебе, иначе…

Банкир с интересом приготовился выслушать расшифровку «иначе», но тут коммунар-ветеран громко, по-стариковски, закашлялся. Связки не выдержали. Уже совсем другим тоном, подсвистывая бронхами, почти плаксиво, продолжил:

— Убери, Христом-богом прошу… иначе погубишь и меня, и себя… убери эту… мы ж вчера все обсудили…

— Я перезвоню, — сказал Знаев и нажал кнопку.

Нога болела все сильнее. Болело все. Но не настолько, чтобы тормозить на полпути. Хорошо, что не лег спать. Через два часа никак бы не проснулся. И через шесть часов — тоже. А если бы и проснулся — не смог бы встать.

Медленно, по частям погрузил себя в машину. Поехал. Дуб, добрый друг, поскреб веткой по стеклу. Поддержал морально. Спасибо, чувак. Ты такой же, как я. Растешь без выходных, днем и ночью. Мы с тобой знаем великую тайну: человек — вовсе никакой не венец творения, не царь природы. Какой из него царь, смешно даже. Девяносто девять процентов совокупного живого вещества на Земле составляют растения. Они и есть истинные хозяева пяти материков. Что человек? Так, незначительный вирус. Забившись в душные комнатки, испускает углекислый газ. Завтра прилетит из космоса камешек размером с башню «Федерация» — и нет человека.

Набрал номер собственной приемной. Заставил себя говорить властно, очень спокойно. Поинтересовался у Любы, что происходит.

— Масса событий, — тихо ответила секретарша.

— Гости приехали?

— Да. Четверо. Злые. Заперлись с Алексом в его кабинете.

— Принеси им кофе.

— С какой стати? Они мне нахамили, а я им буду кофе носить?

— Прости им это.

— Как скажете.

— Простим угрюмство.

— Не поняла.

— Простим угрюмство! — процитировал Знаев. — Разве это — сокрытый двигатель его? Он весь — дитя добра и света, он весь — свободы торжество.

— Опять не поняла.

— Ничего страшного, Люба. Потом поймешь. Когда принесешь гостям кофе — скажи, что я уже еду.