Читать книгу "Охотник на шпионов - Владислав Морозов"

– Обижаете, товарищ майор, – надулась товарищ лейтенант.

– Ну и на чем полетишь? Как говорится – выбирай, но осторожно. И быстро, поскольку времени у нас ну совсем в обрез. Весь наличный «авиапарк» к твоим услугам!

– Конечно, на «Спитфайре»! – выдала летчица, по-моему, практически не раздумывая.

Вот зачем ей это? Разумеется, логично, что мамзели захотелось, раз уж представилась такая шикарная возможность, порулить на аппарате, который в те времена и в импортных авиационных журналах, и наших казенных справочниках по империалистической боевой авиации, наряду с немецким Bf‐109, прямо-таки с придыханием считали «лучшим иностранным истребителем» (чем явно или неявно лили воду на мельницу коммерческой рекламы британского авиапрома), а не на какой-то там «надпарижской фанере», каковой, по сути, являлись стоявшие на том же льду тощие «Кодроны».

Хотя я бы понял и если бы она выбрала биплан. В первый момент у меня даже возникла мысль: а не приказать ли ей оседлать биплан и в том же приказном порядке посадить Объект к ней в заднюю кабину? Но эту идею я отмел с ходу – все-таки гарантия того, что эта спортсменка и комсомолка перелетит линию фронта, равнялась даже не 50 %, впечатаются в темноте во что-нибудь и привет – весь смысл моей здешней миссии будет слит в нужник одним легким движением.

Кстати, при ближайшем рассмотрении это действительно оказался свежепокрашенный в белый цвет английский «Тайгер Мот» с голубыми финскими свастиками на крыльях и фюзеляже. Аппарат класса поликарповского У‐2, только чуть покрасивее и с моторчиком водяного, а не воздушного охлаждения…

– Ну-ну. Выбор понимаю, но не то чтобы сильно одобряю.

– Почему?

– Эх, девонька… Самолет-то, культурно выражаясь, не из самых простых. И надо еще проверить, исправен ли он.

В следующие несколько минут мы втроем с ожесточением сдирали припорошенные снегом и явно не хотевшие менять свою форму белые чехлы с плоскостей и фюзеляжа выбранного лейтенантшей британского истребителя. Ну что сказать, это действительно был вполне обычный (по крайней мере, для меня, сотни раз видевшего этот самолет на картинках и старых фото)«Спитфайр-единичка», он же Mk.I. Трехлопастной винт, округлый фонарь с плоской панелью бронестекла спереди, в крыльях восемь пулеметов винтовочного калибра, дырки от стволов которых были заботливо заклеены широкой изолентой (говорили, что такая мера тогда могла прибавить лишние 8—9 километров скорости), мачта радиоантенны с тянущимся к хвосту тонким тросиком и прочие, характерные внешние атрибуты. Необычной была разве что окраска («Спитфайры» любых вариантов традиционно были пятнистыми), однотонная, светлая серо-голубая, особенно резко контрастировавшая с «Кодронами», на которых поверх стандартного французского серо-зелено-коричневого, мелкопятнистого камуфляжа набрызгали краскопультом хаотические пятна и полосы явно водорастворимыми белилами. Опознавательные знаки были, разумеется, все те же – голубые свастики в белом круге, а вот каких-либо бортовых номеров ни на одном здешнем самолете, включая «Тайгер Мот», не было. Хотя оно и понятно – мероприятие-то явно секретное, так что дальше некуда.

Но, пожалуй, самым необычным было шасси этого «Спитфайра». Когда мы наконец стянули с него чехлы, я, взяв фонарь, заглянул ему под мотор. И, действительно, снизу к центроплану «Спитфайра», прямо поверх стандартных ниш шасси, были кем-то (скорее всего, на заводе фирмы-изготовителя) приклепаны дюралевые выколотки-обтекатели хитрой формы, явно рассчитанные под убирающиеся лыжи. Ну а сами лыжи были тут как тут – установлены на стойки шасси, вместо колес. Маленькой неубирающейся лыжей заменили и хвостовое колесико. Интересно, кому это в Англии и с чего пришло в голову заменить колесное шасси «Спита» на лыжное? Тем более непонятно это выглядело на фоне стоявших на обычном, колесном, шасси «Кодронов». Хотя, может быть, именно из-за разочаровывающих итогов нынешнего «эксперимента» инглишмены более не пытались оснащать «Спитфайры» лыжным шасси? Фиг его знает, честно говоря.

Сдвинув неприятно заскрипевшую крышку фонаря назад и откинув наружу прямоугольную дверку-боковину, сделанную в левом борту истребителя для удобства залезания с надетым парашютом, я заглянул в пилотскую кабину «Спитфайра». Сначала свет фонаря выхватил из темноты лежавший на сиденье парашют Потом я глянул и на приборную доску. По буквам, типа «Fuel Tank», нашел шкалу топливомера, и, насколько я понимал в тогдашней маркировке, самолет был заправлен полностью, ну или почти полностью. Как это мило с их стороны! Просто великолепная предусмотрительность! А вот про патроны было непонятно, но это и не было так уж важно. Вряд ли нашей летунье сегодня потребуется в кого-нибудь стрелять, а значит, на наличие или отсутствие боезапаса можно спокойно плюнуть. Хотя если дырки в крыльях все-таки заклеили, значит, и пулеметы хозяева, скорее всего, зарядили заранее, что логично. А вот если в этом «Спитфайре» были посажены аккумуляторы, а баллоны для пневмопуска двигателя пусты или вообще отсутствовали, или его мотор надо непременно принудительно прогревать перед запуском, героической лейтенантше точно пришлось бы искать какой-то другой вариант.

– Ну что там? – спросила Заровнятых, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Давай, залезай. На первый взгляд все вроде в порядке. Так что, если ты его заведешь, то, думаю, взлетишь без особых проблем. Но имей в виду, тут все по иностранному и градуировка приборов в разных там галлонах и милях, а не километрах в час с литрами.

– Разберусь, – отмахнулась товарищ лейтенант и, по-хозяйски отряхнув снег с унтов, полезла в кабину. Прямо-таки капитальная женщина, как писал некогда по другому поводу Ярослав Гашек.

Некоторое время она возилась в полутьме заиндевевшей кабины, пролезая в лямки подвесной системы чужого парашюта, подгоняя и застегивая их и устраиваясь поудобнее. Я светил ей фонарем, стараясь держать тускловатую переноску над приборной доской.

– Ты в курсе дальнейшего плана прорыва наших из «котла»? – просил я ее.

– Да. Дело же при мне было!

– Это хорошо. Тогда, если ты, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, доберешься благополучно, обязательно передай своему начальству или непосредственно в штаб 8-й армии, чтобы завтра, после наступления темноты, ждали нас. Квадрат, где будет попытка прорыва, ты знаешь. Главным образом, я надеюсь на поддержку артогнем. Ориентир – зеленые и красные ракеты, которые мы будем пускать в сторону противника. Все ясно?

– Ясно, товарищ майор! – браво доложила она, поправляя шлем.

– Тебя как звать-то, чудо дивное?

– Евдокия, товарищ майор.

– Ну, удачи тебе, Евдокия! Только ты шасси лучше не убирай и фонарь не закрывай!

– Спасибо, товарищ майор, учту! От винта! – почти без паузы подала она древнюю команду и с лязгом закрыла откинутую боковину кабины. Я спрыгнул с крыла и отбежал в сторону, где за моими телодвижениями меланхолично наблюдал Смирнов. В моторе истребителя возник долгий, ноющий звук, плавно перешедший в гудение и чихание (слава богу, вода в системе охлаждения не замерзла, и, кажется, все заработало!), потом на тройных выхлопных патрубках заплясали искры и, наконец из труб появился почти неразличимый в окутавшей замерзшее озеро полутьме бензиновый дым. Винт превратился в мутный диск, истребитель дернулся (у «Спитфайров», с их коротким и не очень устойчивым шасси и мощным винтом, всегда была тенденция к капотированию, иногда и опытные летчики, перетянув ручку или дав газ слишком резко, втыкали эти самолеты носом в землю на взлете, посадке или рулении) и, наконец, медленно поехал вперед (вроде пронесло!), начав разбег. Наша безбашенная Прасковья из Подмосковья пошла на взлет прямо со стоянки, от сараев, в аккурат поперек обозначенной покойными хозяевами аэродрома световой дорожки. А это могло быть очень опасно, кто знает – вдруг толщина льда на озере разная, или где-то там, в стороне, прятались заваленные снегом полыньи? Но нет, истребитель бежал по покрытому свежим снегом льду довольно долго, но, все-таки надо отдать должное уровню подготовки кадров тогдашних ВВС РККА, взлетел. «Спитфайр» оторвался от поверхности озера, а спустя минуту-другую его темный силуэт с габаритными огнями на концах крыльев начисто пропал в темноте.