Читать книгу "Портрет Алтовити - Ирина Муравьева"

– Я бы хотела увидеть вас, – прозвучало робко, видно, боялась, что он откажет. – Если у вас есть полчаса…

– Когда? – грубовато, а все потому, что сердце своим стуком мешало ему, перебил доктор Груберт. – Вы что, хотите сегодня?

– Мне все равно.

– Если вам все равно, давайте, как тогда, в шесть часов. Там же. Нет, в шесть я не успею, – он сообразил, что нужно заехать домой, взять дневник, чтобы отдать ей. – Нет, в семь.

– В семь, – эхом повторила она.

Он опоздал на двадцать минут. Дикие пробки, не рассчитаешь.

Она уже сидела за столиком и внимательно смотрела в меню. Похудела, побледнела. Постарела, кажется. Да, постарела. Но спокойна. Тихая, спокойная. Увидела его и привстала навстречу. Доктор Груберт дотронулся до ее щеки холодными губами.

– Вы давно меня ждете?

– Только что пришла.

…Чужая совсем женщина. Уставшая. Красивая, как всегда. О чем нам с тобой говорить?

– Хорошо съездили?

Усмехнулась.

…Не хочу я ничего знать. У тебя своя жизнь, у меня своя. Спросил из вежливости.

– Какая операция у вас была, Саймон?

На сей раз он усмехнулся.

– Сердце. Неожиданно. Я про него и не вспоминал никогда. Но ничего, пока обошлось.

Она вынула из сумочки конверт.

– Мой долг, Саймон. Спасибо.

Он стал малиновым. Нужно взять. Не заострять на этом внимания.

– Спасибо. Зачем было торопиться…

Сунул конверт в карман пиджака.

– Что мы заказываем?

Теперь углубились в меню оба. Та же самая официантка с золотистыми веками остановилась над их головами в своем розовом, с черными разводами, кимоно.

– Вино будем пить? Или лучше сакэ?

Ева пожала плечами:

– Все равно.

– Тогда два сакэ, пожалуйста.

Принесли сакэ.

– За вас. Рад, что вы вернулись.

– Саймон, не проклинайте меня.

– «Проклинайте»! Объясните мне: зачем вы все это сделали? Ну, я имею в виду: пришли ко мне, дали этот… – он запнулся, вынул из портфеля синюю тетрадь, положил перед ней. – Зачем вам все это понадобилось? Если вы все равно собирались ехать в Москву, и там…

Смотрит на него исподлобья.

Какая все-таки она прелестная. Вот уж, действительно, лицо.

А что у нее внутри?

– Я, наверное, – она сморщилась, борясь с подступившими слезами, – я хотела… Нет, не могу.

Заплакала все-таки, оглянулась на официантку. Доктор Груберт опустил глаза.

…Страшное существо женщина. Самому бы не заплакать.

– Ева, – сказал совсем не то, что хотел. Само произнеслось. – Если я вам могу пригодиться, то я ведь никуда и не денусь. Не врите мне только.

Она отрицательно затрясла головой.

– Мне раньше, – продолжал он, не глядя на нее, – почти ничего никогда не снилось. Я человек без воображения, судя по всему. Сын мой – тот совсем другой, даже странно, что у такого чурбана… Но я не об этом… Так вот: не снилось мне, не снилось, и вдруг, как прорвало, начало сниться. И один сон… Ужасно неприятный. Такой, знаете, сон, что я никак не могу от него отвязаться. В нем произносится имя, которого я никогда и не слышал. Мне кажется, что оно вообще русское. Ви-та-лий. Есть у русских такое имя?

Ева кивнула.

– Так я и думал. Но корень-то латинский: vita – жизнь.

– О чем сон? – спросила она.

Доктор Груберт махнул рукой:

– К сожалению, из серии кошмаров. Будто я пошел покупать себе место для могилы, заплатил, потребовал квитанцию, и в ответ на это меня зверски избили. Огромный мужчина избивал. По имени Виталий. Откуда я взял это имя, убейте – не знаю. И само кладбище тоже странно выглядело. На наши и не похоже.

– Какой у нас с вами опять получается разговор, – делая упор на слове «опять», пробормотала она. – Мне, кстати, в Москве один человек сказал, что все мы живем не только здесь и не только сейчас. Это, сказал он, просто один из вариантов… Которых много. Так что все, чего мы в этой своей жизни не знаем и не понимаем, все это где-то должно быть понято и объяснимо… Объяснено, лучше сказать. Сны, может быть, связывают эти жизни. Может быть, они посредники…

– Ну, – доктор Груберт резко махнул рукой. – Бог с ними, с этими восточными премудростями! Вы когда теперь в Москву собираетесь?

Блестящий ее взгляд.

– Я больше не собираюсь.

– Что так?

– Вы знаете, – не отвечая на его вопрос, с силой прошептала она и вся перегнулась к нему поверх тарелок. – Я, кажется, правда поняла одно: внутри моего, или вашего, или еще чьего бы то ни было сегодняшнего дня ничего решить невозможно. Ни исправить, ни искупить. Так эта жизнь устроена. Что сделано – то сделано, что наворотили мы – то мы наворотили, что перепутали – то перепутали. Все грехи наши с нами, и ничего нельзя. Ничего! Нельзя, поздно! Потому что кто-то уже умер от этого, а кто-то заболел, а у кого-то все внутри стало другим. Или еще страшнее – чей-то ребенок, не дай Бог, заплатит. Не дай Бог! Но… – Она замолчала и опять прожгла его своими узкими, полными остановившихся слез глазами. – Но именно потому, что мы так неверно – ведь все об этом в глубине себя догадываются – именно потому, что мы так прожили, уже прожили, мы все без исключения, – я не знаю, как это лучше сказать, – именно поэтому я стала верить, что это не конец, что всю эту путаницу, всю эту паутину мы должны будем где-то распутать…

Она громко всхлипнула и тут же зажала ладонью рот.

– Иначе зачем все это?

* * *

…Было уже одиннадцать – начало двенадцатого.

Ресторан закрывался. Кроме них, в дальнем углу сидела молодая японская парочка – девочка и мальчик, которые, судя по всему, ссорились и в чем-то упрекали друг друга. Наконец девочка вскочила, схватила с вешалки свое пальто и выскочила на улицу. Мальчик остался сидеть, как будто окаменел. Чувствовалось, что от неловкости и огорчения он не может не только встать и уйти, но даже пошевелиться.

Красная свечка в инкрустированном подсвечнике почти догорела. Официантка с золотистыми веками выглянула из дверей кухни и откровенно зевнула улыбающимся ртом.

– Завтра я не оперирую, – сказал доктор Груберт, – у меня всего две консультации. День нетрудный. Но ведь они опять обещали снег.

Бостон, май 2003