Читать книгу "Стать Джоанной Морриган - Кейтлин Моран"

– Да, мы повели себя благородно, – задумчиво говорит Крисси. – По отношению к тебе.

– Но… но вы называли меня спасительницей, когда я привезла телевизор!

– Да. От нас не укрылась ирония ситуации.

– Блин.

Я сижу на качелях, как куль с картошкой. Я не знаю, что говорить. Я узнала кое-что новое для себя: иногда любовь бывает негромкой, незаметной и неосязаемой. Иногда любовь анонимна. Иногда она молчалива. Иногда любовь тихонько стоит в уголке, когда ты называешь ее паскудой, кусает губы и ждет.

– Когда ты уедешь, с нами все будет в порядке. Да, мы потеряем одно пособие на ребенка, но если честно, ты обходишься нам дороже семи с половиной фунтов в неделю на одной туалетной бумаге. Ты тратишь невероятное количество.

– Как и все девочки, – говорю я. – Девочки подтираются чаще. Ты даже не представляешь. И туалетная бумага лучше тампонов. Тампоны – штука коварная. Однажды у меня был случай, в «Воксхолле». Я зашла в туалет, хотела вставить новый тампон, но оказалось, что там уже есть один, старый. У меня там… даже не знаю… какой-то безумный чулан.

– Твоя вагина не перестает меня изумлять, – говорит Крисси. – Прямо хранилище для неприятностей.

– Да, я в курсе.

Мы еще долго сидим на качелях. На улице холодает, но мы сидим. А потом тетя Лорен зовет нас, высунувшись в окно:

– ВЫ БУДЕТЕ ТАНЦЕВАТЬ? – кричит она через дорогу. Нам слышно, как в доме грохочет «Deee-Lite». «Ритм прямо в сердце».

– ИДИТЕ К НАМ! – кричит тетя Лорен. – Я СЕЙЧАС ПОСТАВЛЮ «SALT-N-PEPA», И ВАШ ПАПА СКАЗАЛ, ЧТО ОН БУДЕТ ПЛЯСАТЬ!

Мы бежим через дорогу.

И последний, третий разговор – с Джоном Кайтом. Поздно ночью, по телефону. Мы с ним не общались после того моего достославного бреда о поцелуях в Лондонском зоопарке – я не могу заставить себя написать ему письмо, хотя сейчас моя очередь. Я запрещаю себе даже думать о Джоне Кайте, чтобы опять не впасть в панику. Я захлопнула дверь у себя в голове, ведущую к мыслям о Джоне Кайте.

Это очень непросто, потому что весь прошлый год я только и делала, что мысленно повторяла себе его имя – твердила его, как молитву, – когда мне нечем занять свои мысли или когда мне тревожно и плохо: «ДжонКайт ДжонКайт ДжонКайт». На автобусных остановках, и когда я хожу пешком, и когда режу себя, и когда мне одиноко. «ДжонКайт ДжонКайт ДжонКайт». Я твержу его так же, как кто-то считает в уме или читает псалмы.

Иногда я его произношу, как название нового минерала или драгоценного камня: «ДжонКайт. ДжонКайт. ДжонКайт». Что-то яркое, разноцветное, многослойное, но затвердевшее под давлением в недрах Земли. Я бы хотела прийти в Палеонтологический музей и найти там кусок джонкайта под стеклом на бархатной подушке. Я представляю, что он был бы теплым на ощупь. Я бы носила его на цепочке на шее, этак небрежно, и настоящий Джон Кайт непременно меня бы заметил. Я бы носила его с красным платьем, и он хорошо подходил бы к моим глазам. Будь у меня красное платье, я покорила бы Джона Кайта. Я часто ругаю себя за то, что у меня нет такого волшебного платья. Для того чтобы заполучить Джона Кайта, мне не хватило всего одного правильного красного платья.

Как бы там ни было, с того дня в Лондонском зоопарке, стоит мне только подумать о Джоне Кайте, и я сразу же представляю, как ко мне в голову врываются полицейские и кричат: «НЕТ, НЕТ, НЕТ. НЕ СМЕЙ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ МУЖЧИНЕ! НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ДУМАЙ О ДЖОНЕ КАЙТЕ!»

Но сейчас, в два часа ночи, у меня в комнате звонит телефон, и я хватаю трубку еще до того, как отзвенит первый звонок. Я знаю, кто это, – и да, это Джон Кайт, пьяный, где-то в Испании:

– Со мной в постели соломенный ослик, Герцогиня, – говорит он слегка заплетающимся языком.

– Я смотрю, ты по-прежнему пользуешься успехом у прекрасного пола, – шепчу я в ответ.

Я вижу, как Люпен ворочается во сне, поэтому забираюсь в шкаф с телефоном и поплотнее закрываю дверцу. Для конфиденциальности.

– Ну что? Как жизнь? – У меня дрожит голос.

– Жизнь вся в разъездах, – говорит Кайт.

Мне слышно, как он закуривает сигарету. Мне тоже хочется закурить сигарету, но даже я понимаю, что не надо курить, сидя в платяном шкафу.

– Я купил новую шубу, – говорит Кайт. – На барахолке. Шикарная вещь. Кажется, из собачьего меха. У нее нет рукавов, просто дырки.

Я говорю:

– Значит, это не шуба, а просто жилетка.

– ТОЧНО! – кричит он. – В САМУЮ, НА ХЕР, ТОЧКУ! А я думал, что меня надули!

– Теперь, когда мы прояснили этот вопрос, я хочу сказать: это так здорово, что ты позвонил. Я скучала.

– Я тоже скучаю, Герцогиня. За этот месяц мне пришлось выхлестать в одиночку слишком много джина.

– Я думала, ты уже никогда не позвонишь. После… прошлого раза.

– ТЫ ЧТО, БОЛЬНАЯ? – кричит он. – ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ДУМАЛА?

– Ну ты же знаешь… – говорю я. – Я повела себя как идиотка.

– Правда? – говорит он. – Я не заметил. Я сам вел себя как идиот.

– Но я проявила больше идиотизма. В общем, ты знаешь.

– Честное слово, не знаю, – озадаченно говорит он. – Что случилось? Я был вообще в хлам. Пил с одиннадцати утра. Я же не сделал ничего… крамольного, да?

– Господи, ты-то не сделал, – говорю я. – Ты правда ничего не помнишь?

– Э… Я помню, там были пингвины. И, кажется, волки. Отличный был день, скажи! Так что случилось?

Кажется, он и вправду не помнит, и теперь мне придется ему рассказать, раз уж я завела этот разговор. Впервые за несколько месяцев я ловлю себя на том, что пытаюсь расковырять ногтем шрамы на левой руке. Ох, Джоанна… Почему ты не можешь хоть иногда промолчать? Почему тебя вечно тянет на разговоры? Я стараюсь представить все так, словно это был самый обыкновенный пьяный гон:

– Ну, мы с тобой упились и пели вместе с гиббонами, а потом… на меня что-то нашло, наверное, взыграла животная сущность, и я объявила, что я – Крисси Хайнд и по совместительству Элизабет Тэйлор, и что нам предназначено самой судьбой заняться сексом друг с другом.

На этом месте я думала рассмеяться, но не могу.

Повисает неловкая пауза.

– Ну да. Скорее всего, так и будет, – говорит он тихо-тихо. – Это просто статистика. Когда-нибудь мы обязательно займемся сексом. Да и как же иначе? Ведь ты это ты, а я это я. Просто кто-то еще не дорос. Кто-то еще слишком маленький.

– Слишком маленький? Мне семнадцать, – говорю я возмущенно, старательно изображая усталость от жизни.

– Нет, Герцогиня, не ты. Это я для тебя маловат. Я безнадежен. – Он вздыхает. – Господи, ты меня напугала. Я уже было подумал, что произошло что-то плохое. Однажды я обоссался на сцене, прикинь. Вот это было паршиво.