Читать книгу "Я еще жив. Автобиография - Фил Коллинз"

Среди песен Genesis были те, которые я с ужасом выходил исполнять на сцену. В Home by the Sea очень много текста. Я должен был быть уверен, что помню начало каждой строчки – это помогало мне запомнить слова. Тони Бэнкс написал музыку и текст этой песни, но он никогда не думал о том, как она будет звучать; я ни разу не пел ее до этого. Таким образом, чтобы справиться со всеми композициями в течение концерта, мне приходилось мягко и аккуратно обходить все самые сложные места.

Но Тони Бэнкс всегда замечал это. «Не справился сегодня? – спрашивал он меня после концерта не очень доброжелательно. – Я заметил, что ты не попал в некоторые из моих лучших нот…»

Даже I Can’t Dance, до невозможности простая песня, давалась мне с трудом. Первая строчка первого куплета начиналась с взрывного Ау. Я вставил это в песню, ссылаясь на Роланда Гифта из Fine Young Cannibals, который обладал прекрасным голосом для соул-музыки. Но когда я пел это каждый вечер, в какой-то момент я понял, что пропускаю ноту. Иначе все было бы кончено. Это был бы выстрел в упор по моим голосовым связкам.

Что касается In The Air Tonight, то, если бы я пел ее ниже, было бы сложно передать те эмоции, которые лежали в основе этой песни. Иногда движения тела и определенная форма рта помогают тебе в этом. Но если бы я одновременно еще и барабанил, то это сделало бы мой голос еще более высоким. В таких случаях одно помогает другому: барабаны усиливают вокал.

В целом я не позволял себе слишком много думать об этих проблемах. Три десятка лет я бежал вперед, и вперед, и вперед. Но меня беспокоит то, что если бы я посчитал, сколько раз мне делали укол в ягодицу во имя хорошего вокала, то я бы понял, что со временем мне будет уже тяжело садиться. И мне также будет тяжело вставать – слишком большое количество кортизона, как я узнаю позднее, может сильно ослабить кости и сделать их очень хрупкими.

* * *

В 1998 году проект «Тарзана» подходил к концу, и нам нужно было сделать поп-версию песни You’ll Be In My Heart, чтобы выпустить ее в качестве сингла.

Я забронировал студийное время на Ocean Way у Роберта Кавалло – продюсера, который был главным вице-президентом A&R [64] отдела на лейбле Disney Hollywood Records (и сыном босса этого лейбла). Кавалло добился огромного успеха с альбомом Dookie группы Green Day и еще большего – в качестве продюсера (альбом American Idiot группы Green Day, Say You Will – Fleetwood Mac, The Black Parade – My Chemical Romance; посмотрите хотя бы на эти три альбома) и руководителя (в 2010 году он стал председателем Warner Bros Records).

Однажды на Ocean Way мы записывали песню и собирались прослушать пробный вариант одной из частей. Я стоял в звукозаписывающей кабине, на мне были наушники, и вдруг звукоинженер нажал на play.

Бам!

До невозможности громко. Просто невыносимо. Это было не просто оглушительно – моя голова разрывалась на части. Звук вырывался из наушников и бил по моим ушам, как будто это была взрывная волна ядерной бомбы. Я оглох на одно ухо. Очень просто и очень быстро. Своим левым ухом я не слышал ничего. Абсолютно ничего.

Я довольно спокойно сказал звукоинженеру: «Пожалуйста, не делай так больше».

Оглушенный, я отправился обратно в отель в Беверли-Хиллз. Лили, которой тогда было уже девять, ждала меня в номере, и это скрасило мое состояние. Мы с ней начали играть в Spyro the Dragon – компьютерные игры были нашим новым увлечением. Я любил их, любил Spyro, но если бы меня спросили напрямую, я бы заявил, что обожаю Crash Bandicoot. Как по взмаху волшебной палочки, левое ухо вновь заработало. Как будто я был под водой, но давление в ушах исчезло. Господи, спасибо.

В тот вечер мы ужинали в небольшом итальянском местечке напротив отеля. Как только я с удовольствием начал есть свою пасту, мой слух снова исчез. С того момента до сих пор я плохо слышу левым ухом. Конец игры, такие дела.

Я ходил к десяткам отоларингологов. Они все делали аудиограмму и все приходили так или иначе к одному выводу: у меня было заболевание уха из-за того, что туда попала инфекция. Никакого отношения к музыке она не имела. Просто не повезло. Даже если ты работаешь кассиром в магазине конфет, ты не застрахован от этого.

Я понял в общих чертах, что нервные клетки, соединяющие мозг с ухом, были атакованы вирусом. В результате я потерял способность слышать на средних и низких частотах. Если бы я сразу предпринял меры – старый добрый кортизон мог помочь клеткам регенерировать, – то ситуация была бы иной. Но я слишком затянул с этим, как это любят делать Коллинзы. Именно это и убило моего папу – он совсем не лечил свой диабет и болезнь сердца.

Итак, узнав, что это была вирусная инфекция, я подумал, что ударная звуковая волна в наушниках, видимо, не имела к этому отношения. Однако на протяжении последующих месяцев и лет со мной не произошло ни одного подобного опыта, выходившего за рамки обычного, поэтому я не мог избавиться от ощущения, что тот случай отчасти тоже сыграл свою отрицательную роль.

По совету Криса Монтана из Disney, чей сын страдал от хронической тугоухости, я отправился на прием в Институт уха Хауса в Лос-Анджелесе. Специалист спросил меня: «Вам нужно будет снова ехать в тур?»

«Не думаю».

«Что ж, может, и не стоит? Потому что может случиться все, что угодно, и вы можете полностью лишиться слуха. Никто не знает, как появилась эта вирусная инфекция, поэтому вам не стоит снова подвергать свои уши опасности».

Был ли я испуган? Не особо, что было довольно странно. Сначала я подумал: «В конце концов все закончится хорошо». Но затем у меня появилась более глубокая мысль: «Если все не будет хорошо, то я смогу это пережить».

Я не был глухим – только на пол-уха, – поэтому я мог продолжить работать дома. Но если я соберусь в тур с рок-группой или захочу организовать со своей группой какое-нибудь фантастическое поп-представление, то это уже будет проблематично. Но у меня все равно не было желания делать это в обозримом будущем.

Я был счастлив у себя в саду на швейцарских холмах. Я писал музыку для фильмов. У меня был свой биг-бенд, который играл только на небольших площадках, в котором я почти ничего не пел. Я мог хоть всю оставшуюся жизнь не торопясь писать новый сольный альбом. Поэтому я решил перестать быть Филом Коллинзом из заголовков газет с сомнительной репутацией из-за этих же газет; с меня хватит. Ухудшение слуха стало тому причиной.

Я с оптимизмом смотрел на свою новую жизнь без одного уха, хотя моим родным и близким было тяжело ее принять. Но суть в том, что частичная потеря слуха дала мне кое-что важное в жизни – контроль. Да, я получил этот контроль благодаря своему недугу, но я смирился с этим. Кто платит за музыку, тот и девушку танцует, но я только спустя три десятка лет смог наконец вырвать штурвал и начал сам управлять своей судьбой.