Читать книгу "Терпение дьявола - Максим Шаттам"

Такой эффект определенно мог вызвать наркотик…

Но в крови мертвецов не найдено посторонних веществ. И следов иглы на коже тоже не было.

Или из-за удара головой у меня случился провал в памяти.

Посттравматический шок. У жертв нападения от этого часто путаются воспоминания.

Лудивина понимала, что пытается проводить анализ событий, пережитых ею самой, как бы со стороны. Защитный механизм психики поставил блок отрицания, частично приглушив и без того невнятные эмоции. Она не могла в полной мере осознать то, что с ней случилось, и потому оставалась простой зрительницей, а не исполнительницей главной роли. И тем не менее лучше ей от этого не становилось.

Магали вошла в комнату и присела у кровати рядом с ней:

– Ты уже осмотрелась в квартире? Он ничего не украл?

Лудивина покачала головой:

– Нет, ничего. Он приходил только ради меня.

– Мы его найдем! – пообещал Сеньон. – И поверь мне, задержание будет жестким независимо от его поведения. Пару раз влететь мордой в стену ему точно светит.

– Ты уверена, Лулу? – уточнила Магали. – Ему нужна была ты?

– Да.

– Чертов извращенец… Я все-таки позвоню на набережную Орфевр, спрошу, не объявился ли у них в поле зрения ночной грабитель.

– В этом направлении можешь не искать, – покачала головой Лудивина. – Это не грабитель. Это он, Магали. Тот, кто стоит за всеми преступлениями, которые мы сейчас расследуем.

Магали и Сеньон переглянулись. И Сеньона, похоже, заявление Лудивины удивило не так сильно, как его коллегу.

– Тебе не кажется, что это немного… ну, не знаю… too much?[56] – засомневалась брюнетка. – Зачем ему понадобилось так тебя провоцировать? Для него это было чересчур рискованно.

– Он любит риск и уже доказал это нам своими предыдущими преступлениями. Тот же образ действий: осторожно вошел, ничего не сломав, застал меня врасплох и… – Лудивина сжала челюсти, словно пыталась удержать всплеск эмоций, накативших внезапно из самых глубин. Подождала, пока шлюзы закроются, и продолжила фразу: – Дьявольски напугал. Напугал до смерти. – На глаза вдруг навернулись слезы.

– Но ты не похожа на покойницу с перекошенным от страха застывшим лицом, – заметил Сеньон.

– Думаю, он не хотел меня убивать. Кажется, он даже что-то такое сказал… Сказал, что…

– Вынес предупреждение? – предположила Магали, видя, что Лудивина задумалась.

Та качнула головой, стараясь взять себя в руки и не дать размотаться клубку эмоций, от которого сводило живот.

– Скорее, бросил вызов. Решил доказать свое превосходство. Есть мнение, что серийные убийцы рано или поздно совершают ошибку и делают это почти сознательно, потому что хотят быть пойманными – им нужно всеобщее признание их «гениальности». Они жаждут рассказать миру о своих преступлениях. Многие охотники собирают трофеи только для того, чтобы ими похвастаться, – так происходит и с некоторыми убийцами, как правило, с самыми уверенными в себе и эгоцентричными. У них появляется желание самоутвердиться, показать свою силу и интеллект, а если они не хотят при этом попасть в руки правосудия, вступают в игру со следователями или с журналистами. Так было с Джеком-потрошителем и с Зодиаком. Думаю, и с нашим убийцей происходит нечто подобное. Он не желает быть арестованным, но ему не терпится заявить о своем существовании, поэтому он пришел сюда, подразнить меня.

– Откуда он узнал, что ты ведешь это расследование? – удивилась Магали. – Ты не делала заявлений для прессы. Убийца мог разве что выяснить, что его делом занимается Парижский отдел расследований Национальной жандармерии, но тогда его целью стал бы скорее начальник отдела, то есть полковник Жиан.

– Нет, – осенило Сеньона, – фотографии Лулу мелькали в новостях на И-Теле и BFM. Журналисты провели параллель с расследованием дела Брюссена и компании. После этого нетрудно было выяснить ее имя. Оставалось включить мозги и раздобыть домашний адрес.

– Есть еще одна версия, – задумчиво проговорила Лудивина.

– Какая?

– Это кто-то из тех, с кем я встречалась в процессе расследования.

Трое жандармов переглянулись в полной тишине.

Сеньон положил руку напарнице на колено и с решительным видом произнес:

– Мы его вычислим и возьмем, Лулу.

Она кивнула. В висках болезненно пульсировала кровь.

– Леманн уже едет?

– Скоро должен быть здесь. Хочешь, я отвезу тебя в больницу прямо сейчас? – встревожился Сеньон.

– Нет-нет, все в порядке, – заверила Лудивина. – Леманн мне нужен, потому что я хочу попросить его об услуге.

На пороге комнаты показался Филипп Николя с безупречной, как всегда, прической – волосы были гладко зачесаны назад.

– Э-э… Друзья, у меня проблема.

– Ты что-то нашел? – вскинулась Магали.

– В каком-то смысле. След на полу. Кто-то оставил его, наступив в лужу воды на кафеле в ванной. Четкий отпечаток подошвы.

– И что, ты не можешь его снять?

– Могу, это будет несложно.

– Тогда в чем проблема? – не выдержал Сеньон.

– В происхождении отпечатка. Это подошва в форме двух приставленных друг к другу жирных запятых величиной с человеческую ступню. Короче, я бы сказал, что этот след оставила гигантская коза.

«Или козел», – подумала Лудивина.

41

Мир неуклонно терял веру.

Это было заметно даже по поведению прохожих на улице. Никто больше не проявлял заботы о ближнем. Пропустить кого-нибудь вперед в очереди к кассе – редкий случай. Придержать дверь – и того реже. Люди перестали прощать торговцам пару центов, если у тех не хватало мелочи на сдачу. Былая вежливость исчезла из публичных мест – за доказательством достаточно спуститься в парижское метро, там у дверей вагонов идут настоящие баталии: люди с платформы ломятся внутрь, не давая другим пассажирам возможности выйти. А что творится на дорогах между водителями! Чего уж там говорить о дефиците улыбок и добрых поступков из чистого альтруизма… Нет, воистину – отец Симон Ватек ничуть в этом не сомневался, – люди не только перестали ходить в церковь, но и сама вера в них слабеет день ото дня, такова главная беда Франции и других промышленно развитых стран, повседневная жизнь не скупится на подтверждения тому. Человек нынче думает лишь о себе, он замкнулся в себе, зациклился на собственном страхе.

А страх этот опасен, страх – колыбель всех безумств и гнусных соблазнов, источник отчаяния и крайних поступков.

Отцу Ватеку еще не хватало в качестве доказательства только грандиозного бунта, который все активнее грозил стране и уже несколько дней подавал первые тревожные сигналы. Прошлой ночью опять сожгли машины, больше, чем на Святого Сильвестра[57] – все радиостанции об этом говорили. «Предместья», говорили они, охвачены волной недовольства, «молодежь» буянит и устраивает поджоги, что можно рассматривать как акты отчаяния людей, живущих в нужде и безысходности. Отец Ватек с его христианским сознанием рассматривал вандализм как скрытый призыв о помощи, но и сам прекрасно понимал, что большинство его прихожан не разделяют такого милосердного отношения.