Читать книгу "Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский"

Мстислава Романовича невольно передёрнуло от этой худой мысли. Тёмные думы громоздились хмурыми тучами, прогоняя полуденный зной, вызывая молитву.

«Пресвятая Богородица, спаси и помилуй, облегчи удел наш... Защити раба божьего Мстислава князя Галицкого и его дружину от лиха... Одень его каменной одёжей от востока до западу, от земли до небес...»

Но странное дело! Думая и молясь о брате младшем, старший, один чёрт, думал и молился с какой-то подспудной внутренней корчью, неприязнью и ревностью. Синеокий, прямоносый, с львиной гривой волос, дерзкий, удачливый, неистощимый на военные хитрости, бесстрашный и неуязвимый Мстислав тихо бесил Мстислава Старого, изводил самим фактом своего присутствия в его жизни и судьбе. Угнездившись в Галиче, молодой, с женой-половчанкой, заручившись богатством, влиянием и силой грозного тестя, Мстислав Удалой стал неугоден всем сразу; он мешал другим князьям чувствовать себя вождями, героями, быть «на коне».

Нет, киевский князь воздушных замков не воздвигал: союз с Удалым был «до сроку», вынужденный, продиктованный всеобщей угрозой из Дикой Степи; словом, так звёзды сложились... «Быти ему лишь до той поры, покуда русские полки не опрокинут лютого ворога и не отбросят его от границ Руси. И вот тогда смотри в оба, брат! И на охоте, и на пирах, и на постое... Прежде чем пить из кубка весело вино, дай его наперёд отведать “дорогим” гостям...»

Но, как бы ни затягивался скользкий узел интриг, как бы ни разливался яд клеветы в княжеских шатрах, как бы ни были остры «ножи» родственных противоречий... в сей роковой для всех час, затерявшись в пустынных дебрях Дикой Степи... сердце-вещун не давало покоя Старому Мстиславу; родственная кровь требовала ускорить марш дружин и срочно идти на выручку младшего брата.

— Нет, Господи, каюсь!.. — Киевский князь, точно испугавшись своей чёрной мысли, осенился широким крестом. — Я не возьму греха на душу... не допущу смертельной ошибки!

* * *

...Солнце сползло в обеды, когда от Варлаама Крысы примчался гонец.

— Дывись, княже! — Порученец указал плетью на север, где небо курилось пылью.

«Тьфу, в домовину их мать... бесово семя! Должно быть, опять се какой летучий отряд “саранчи”... Сунутся с визгом, осыплют стрелами, и ну за угор...» — подумал Мстислав, но тут же свёл брови, глядючи на смоленца:

— А что ж Крыса... на сей счёт?

— Гадает, что это хан Котян со своёной ордой валит. Пора бы уж и ему о двуконь нагнати нас.

— Котян... хм, хорошо бы... Могёть, и Котян, а могёть... — У князя зрачки сузились, морщины в углах рта стали глубже, и глаза, иные, сверкнув стальным суровым блеском, едва прикрылись красными веками. — Вот что: скачи к смоленцам! Объявляй тревогу! Варлааму передай приказ: примкнуть к дружине киевской и ставить с нами повозки в круг! Бережёного Бог бережёт.

— Движение-е сто-о-о-ой! — пророкотал громовой глас воеводы Белогрива.

— Повозки в круг!

— В круг!.. В кру-уг!..

— Надеть кольчуги! — полетел по рядам хриплый лай старшин.

— К бою!

...Барабанный бой и сигнальные трубы подравняли рваные шеренги. На какое-то время почудилось, что пропала смертоносная духота и усталость.

Солнце замерло, будто напуганное. Пристальный взор Старого Мстислава увидел замелькавшие спины панцирников, цепкое ухо различило накалённые голоса команд и заливистое ржание лошадей, разворачивающих тяжёлые, обитые железом повозки.

...Между тем вся северная сторона затянулась бурой стеной пыли. Те, кто поднял её, стремительно приближались. И если это был враг, то схватка обещала быть жаркой.

— Левая сторона-а! Шевелись! Живей! Живей, хлопцы!

— Тарань сюда эту подводу! Заходи праве-ей! Шибчее!..

— Шо ты, як обосравшись, Петро?! Да вороти ты коней!

— Геть страх, браты! Кровь руду пролить за Русь — дело святое!

Теперь уж по всей долине грохотали и трещали барабаны, ревели турьи рога; под крики старшин и воевод выстраивался «колёсный» рубеж, ставились щитовые заслоны, тут и там мчались гонцы и вестовые с приказами.

На взгорье вспыхнул золотом шатёр великого Киевского князя, а рядом в окружении хлопающих на ветру знамён и хоругвей тяжко поднялся вкопанный в землю высокий и грозный православный крест.

Пыльный шлях, казалось, обратился в расползающуюся по долине стальную лаву. Кирасы, кольчуги, шлемы, мечи и щиты, секиры и копья, дротики для метанья — всё горело, двигалось и искрилось на солнце. Расчехлённые боевые стяги, золотые лики святых колыхались над плотными и, похоже, повеселевшими ратными рядами.

...Вглядываясь во всё нарастающую Тьму, князь краем уха услыхал обрывок болтовни двух дружинников.

— Да уж... гей-гой, соколики! Обскакали нас нонче злые ветры. Путь-дорожка не из лучших... дальняя, через страну языцев диких. — Бывалый ратник выбил облупленный нос прямо себе под ноги, вытер два пальца о борт повозки.

Молодой панцирник из пешцев кивнул головой, глядя с настороженным интересом на дружелюбного дядьку-вояку. Тот улыбался седыми усами, подравнивая коленом плетёную торбу, забитую густыми вязанками сулиц[273].

— Помочь, тятя?

— Да ну... шо там... Самому небось тяжко? Це треба сдюжить... Нича, попривыкнешь... А нет — сдохнешь. Когдась узришь татарев — держи ухо востро. Когда не зришь, будь осторожен вдвойне.

Никогда не высовывай нос и не смей показываться на фоне неба... али раздухарить сдуру дымный костёр. Поверь моим ранам. — Обветренное, в рубцах лицо дружинника треснуло в улыбке. — Я прежде здоровкался с людынами, оные плевати хотели на це советы... Кости их давно расташшили сарычи с канюками.

— Тятя, — яркие живые глаза горели возбуждением, — а чем татары от половцев отличны?

— А бис их, окаях, знает... Та же гада, тильки рога у их в другой стороне растуть. Погодь трошки. — Ратник, не отрывая глаз от чёрных столбов пыли, охлопал ладонью чешую брони. — Недолго осталось, скоро прознаем. Тоби як кличут-то, сынку?

— Егорка!

— А мени дядька Грицько. Коли вживе останемси... рад буду тоби бачити. А покуда на всякий случай прощевай, хлопец. Храни тебя Боже!

* * *

...Старый Мстислав до последней минуты надеялся, что это и вправду на воссоединение с ним спешат скопища Котяна, но... чаяньям этим не суждено было сбыться.

То мчался железным ветром на них свежий тумен Тохучар-нойона.

Одиннадцать младших князей было при двух дружинах великого Киевского князя. Когда все надежды разбились о явь, князья, преклонив колени пред крестом, поцеловали мечи:

— Здесь наша смерть! Станем же крепко! Русь за нами!