Читать книгу "Легенды о самураях. Традиции Старой Японии - Алджернон Митфорд"

Он окунает указательный и большой пальцы в чашу и тут слышит шаги своего хозяина. Зная, что поступает дурно, запихивает свою добычу в рукав и наклоняется, чтобы взять и унести винный чайник с чарками. При этом движении из его рукава посыпались каракатицы. Хозяин это видит.

– Что это такое?

Тёкити, делая вид, что понятия не имеет, о чем идет речь, стучит по циновке и продолжает повторять:

– Приходи позавчера! Приходи позавчера![117]

Но бесполезно пытаться убедить хозяина, что мелкие каракатицы – это пауки, ведь они на них вовсе не похожи. Бесполезно что-то утаивать – тайное всегда становится явным. Так и с душой – все ее намерения снаружи. Если душа гневается, на лбу выступают темные вены; если душа печалится, слезы текут из глаз; если душа радуется, на щеках появляются ямочки; если на душе весело, на лице – улыбка. Вот так лицо отражает эмоции души. И не потому, что на глазах слезы, душа печалится; не потому, что вены выступили на лбу, душа гневается. Это душа главенствует во всем. Все важные душевные порывы проявляются внешним образом. В «Великом учении» Коси писано: «Истина того, что внутри, проявляется на поверхности». Тогда каким образом душа является тем, что можно скрыть? Отвечать, когда тебя порицают, мурлыкать про себя песенку, когда тебя ругают, – значит проявлять заболевшую душу, и, если эту болезнь быстро не остановить, она станет хронической, а лекарство будет трудно найти. Возможно, эта болезнь может быть такой опасной, что даже Гиба и Хэндзяку,[118] вместе взятые, не смогут ее вылечить. Поэтому до того как эта болезнь набрала силу, я советую вам изучить нравоучительные очерки под названием син-гаку (учение сердца).

Если вы когда-нибудь достигнете изначального состояния своей души, как это будет восхитительно! В этом случае ваша совесть укажет вам даже малейшие дурные наклонности или себялюбие.

Пока мы обсуждаем именно эту тему, я могу пересказать вам историю, которую поведал мне один мой друг. Эту историю очень любил рассказывать хозяин одной меняльной лавки. Важная часть меняльного дела – это умение различать настоящее и поддельное золото и серебро. В разных заведениях способы обучения подмастерьев этому искусству различны, однако схема, принятая у менял, такова: вначале им не показывают поддельных серебряных монет, а ежедневно кладут перед ними только настоящие деньги. Когда они основательно привыкнут к виду настоящих денег, а им украдкой подложат фальшивую мелкую монету в настоящие, то оказывалось, что ученики обнаруживают ее немедленно, – они видят ее так же ясно, как вы видите предметы, когда подносите свет к зеркалу. Эта способность отличать на взгляд фальшивые деньги от настоящих была результатом основательно закрепленного навыка узнавать настоящие деньги. Обучившись таким приемам, подмастерья будут безошибочно определять поддельные монеты на протяжении всей своей жизни, как мне доводилось слышать. Не могу ручаться, правда ли это, но совершенно ясно, что этот принцип, применимый к нравственному наставничеству, – отличный, наиболее верный способ обучения. Однако, как мне рассказали далее, если после того, как человек научится отличать настоящие деньги от фальшивых, он будет заниматься каким-нибудь другим ремеслом на протяжении шести лун или года и перестанет иметь дело с деньгами, он станет, как и любой другой неискушенный человек, неспособным отличить подделку от настоящих денег.

Пожалуйста, поразмыслите над этим хорошенько. Если вы однажды познакомитесь с природой неиспорченной души, с того времени и далее вы станете немедленно ощущать малейшие наклонности к дурному или себялюбие. А почему? Потому что душа от природы светится. Когда человек хоть раз понял, что такое идеал, он ни за что не согласится принять то, что не является идеальным. Но если после обретения этого знания он снова станет держаться на расстоянии от своей чистой от природы души и постепенно забывать отличать, что есть истина, он снова оказывается в потемках и больше уже не может отличить поддельные деньги от настоящих. Прошу вас, будьте осторожны! Если человек приобретет дурные привычки, он больше не способен чувствовать разницу между благими порывами своей врожденной души и дурными порывами своей испорченной души. С такой погруженной во мрак душой в качестве отправной точки он не в состоянии воплотить в жизнь ни одного из своих намерений, и ему приходится лишь пожимать плечами, вздыхая снова и снова. Такого человека действительно стоит пожалеть! Затем он теряет всякую уверенность в своих силах до такой степени, что хотя ему было бы лучше придержать язык и ничего не говорить, если он попадает в малейшую неприятность или беду, он идет и признается в дефектности своей души первому встречному. Что за жалкий удел для человека! По этой причине я прошу вас основательно изучить настоящее серебро души, чтобы вы не могли ошибиться и принять фальшивую монету за настоящую. Хотелось бы мне, чтобы ни я, ни вы за всю свою жизнь никогда не сворачивали с пути истинных принципов.

Я расскажу вам в связи с этим занимательную историю, если вы соблаговолите меня выслушать.

Давным-давно, когда осенние ночи стали прохладными, несколько зажиточных купцов собрались вместе, чтобы побеседовать, и, подготовив себе коробки с едой и фляжки с вином, отправились в храм в горах, где жил приветливый настоятель, чтобы услышать призывной рев самца оленя. С этим намерением они обратились к настоятелю и сняли гостевые комнаты[119] в монастыре. И пока они ждали, чтобы услышать, как ревет олень, некоторые из собравшихся принялись слагать стихи. Один писал стихи в подражание китайской поэзии, другой писал хайку – стихотворение, состоящее из семнадцати слогов. И пока чарка с вином ходила по кругу, наступил час заката, но ни один олень не издал ни звука. Наступил восьмой час ночи, затем десятый, а оленя все так и не было слышно.

– Что бы это могло значить? – спросил один. – Олень определенно должен был бы уже издавать свой трубный рев.

Но, несмотря на их ожидания, олень молчал. В конце концов друзей разморило, им наскучило писать песни и слагать стихи, они начали позевывать и перестали пустословить о несчастьях и жизненных невзгодах. А когда все замолкли, один из них, мужчина лет пятидесяти, прервав круг винной чарки, сказал:

– Благодаря вам, господа, мы провели этот вечер за очень приятной беседой. Однако мои домашние, должно быть, волнуются, и поэтому я подумываю, что нам следует прекратить пить.

– Почему это? – спросили остальные.

– Ну, я вам расскажу. Вы знаете, что мой единственный сын в этом году будет отмечать свой двадцать второй день рождения. А к тому же у него ветер в голове. Когда я бываю дома, он с угрюмым видом помогает мне в лавке, но, как только я исчезаю у него из виду, он поднимает паруса и мчится в какую-нибудь дурную компанию. Хотя наши родственники и свойственники всегда ругают его, но их слова влетают ему в одно ухо и вылетают из другого. Когда я думаю, что мне придется оставить все свое имущество такому парню, у меня просто сердце сжимается. Хотя благодаря всем тем, от кого я унаследовал свое добро, пока я не испытываю ни в чем нужды, но все равно, стоит мне подумать о своем сыне, как я обливаюсь кровавыми слезами день и ночь.