Читать книгу "Владыка мира - Алекс Ратерфорд"

– За какое преступление?

– За верность Сикаудар-шаху, законному претенденту на престол Индостана. После смерти Сикаудар-шаха от рук моголов мой отец отказался подчиняться чужеземным правителям.

Хасан остановился, чтобы вытереть тыльной стороной ладони залитые кровью рот и нос, и затем продолжил:

– Он ушел в горы и жил грабежами. Ему это удавалось многие десятилетия; он, можно сказать, процветал. Но шесть недель назад его заманил в ловушку и схватил местный могольский военачальник.

– Разве ты не понимал, что твой отец напрасно сопротивляется?

– Я знал это и говорил ему, но он – мой отец. Он дал мне жизнь, и я должен быть верен ему, пусть он и заблуждается. И вызволить его из темницы я также должен.

– Он говорит правду, светлейший, – вмешался подъехавший Захид-бат. – У меня много родных в этом краю, и этот род здесь знают.

– Светлейший? – переспросил Хасан, выплевывая кровавую пену. – А ты кто такой?

– Ты и вправду не знаешь, верно? Я – Салим, сын падишаха Акбара.

Услышав это, Хасан отреагировал немедленно. Извиваясь и царапая землю, он кинулся за своим кинжалом, который лежал на расстоянии около десяти футов от него. Но прежде, чем он успел достать его, принц вонзил ему свой острый меч глубоко в бок, попав точно меж ребер. Кровь хлынула на влажную землю, и вскоре Хасан, верный сын, был мертв. Салиму, изгнанному собственным отцом за непочтительность, оставалось только продолжить путь к месту ссылки.

Падал снег. Шла лишь первая неделя октября, но зима, казалось, уже пришла в безлюдные скалистые перевалы к юго-востоку от Кабула. Скоро снег все равно перекроет все дороги в Индостан, думал Салим, даже если вдруг – что весьма маловероятно – отец смягчится. Предыдущим вечером молодой афганец, раненный в перестрелке на Инде, отморозил левую ногу после того, как к конечности примотали палку, чтобы перелом правильно сросся. Этот воин – уроженец Кабула – имел глупость продолжить путь на родину, вместо того чтобы остаться в Пешаваре выздоравливать. Однако он убедил хакимов использовать старое афганское средство и обложить обмороженное место теплым навозом. К большому удивлению и Салима и докторов, это, похоже, сработало. Нога казалась уже не такой белой, и через какое-то время к коже прилила кровь.

Изумрудно-зеленый шейный платок Салима сдернуло сильным порывом ветра, и оголенную кожу лица тут же защипало. Несмотря на то, что на нем был надет пустин – овчинный кафтан, – принц продрог до костей. А губы Сулейман-бека под роскошными темными усами, которые он отрастил за прошлые недели и безмерно ими гордился, совсем посинели от холода. Вскоре повалил густой снег, и вокруг них закружились белые хлопья. Серая лошадь Салима дернула головой – ее передние ноги застряли в трещине в мерзлой земле – и чуть не сбросила его. Откинувшись назад в седле, он изо всех сил потянул за поводья, и усталая лошадь устояла на ногах. В тот же миг Салим услышал впереди звук, похожий на цокот копыт.

– Стойте! Я что-то слышал… Захид-бат, отправляйся вперед с отрядом, разузнай, что там! – крикнул он начальнику своей стражи. – И прикажи остальным занять оборонительные позиции вокруг обозов.

– Как ты думаешь, что это? – спросил Сулейман-бек.

– Я не знаю, но мы не можем рисковать.

Когда Захид-бат ушел в снежную метель во главе отряда из дюжины воинов, Салим нахмурился. Здесь орудовали разбойничьи шайки, но даже они побоялись бы напасть на могольский отряд, который сейчас насчитывал около пятисот хорошо вооруженных воинов, включая новоприбывших из окрестностей Пешавара. Война для людей из местных кланов была их хлебом. Все они крепко сидели верхом на мохнатых коренастых лошадках, выведенных специально, чтобы противостоять зимним холодам, и хорошо вооружены. Большинство из них везли длинноствольные мушкеты, привязав их к седлам вместе с копьями.

Салим проверил свое собственное оружие – на поясе персидский меч и два кинжала, один из них метательный, и обоюдоострый боевой топор, привязанный к седлу. Горчи носил за ним мушкет и лук со стрелами, хотя в слепящую снежную бурю и то и другое будет почти бесполезно – противник превратится в неясные тени.

Ветер все крепчал, завывая в узком проходе. Дрожащая лошадь Салима недовольно ржала и, снова опустив голову, жалась ближе к лошади Сулейман-бека. Принц крепче натянул поводья. Если впереди что-то неладное, он должен быть готов – лучше ожидать нападения заранее, чем быть беспечными, как давеча на Инде… Потянулись тревожные минуты, в течение которых он всматривался в белую даль, навострив глаза и уши, стараясь уловить любое движение или звук, который скажет ему, что ждет впереди. Затем ему показалось, что он разобрал сквозь ветер три слабых коротких сигнала трубы – условленный знак, что все в порядке. Минуту или две спустя Салим услышал их снова, ближе и отчетливее. Вскоре вслед за этим из снежных вихрей появились его воины. Когда они приблизились, принц увидел следовавший за ними отряд из дюжины незнакомых человек.

– Светлейший… – К нему трусцой подъехал Захид-бат, чья густая борода и овчинная шапка покрылись коркой инея, а изо рта вылетали клубы пара. – Саиф-хан, наместник Кабула, послал отряд, чтобы сопроводить тебя в конце твоего пути.

Салим немного сгорбился, расслабившись. Его долгая дорога в ссылку почти завершилась.

Глава 25

Казначей Кабула

Толстые стены цитадели – почти везде не меньше десяти футов толщиной – хорошо защищали от метелей, которые неустанно мели, начиная с прибытия Салима в Кабул два дня назад. В огне очага потрескивали ветки, время от времени выплевывая сноп красно-золотых искр. И все равно Салим застыл до костей. Он приблизился к огню, чтобы согреть руки, пока ждал возвращения Саиф-хана, который пошел дать указания слуге. В то время как слуги подкладывали в огонь еще дров, Салим повернул голову, чтобы внимательно рассмотреть низкое возвышение в дальнем конце длинного зала и престол, который на нем стоял. Его красные бархатные подушки вытерлись, а позолоченные ножки и высокая изогнутая спинка немного запятнались. В далеких дворцах Моголов в Лахоре или Фахтепур-Сикри за мерзлыми горными перевалами такой потертой мебели не встретишь, но Салим смотрел на него с почтением. Именно здесь его прадед, будущий первый падишах Моголов, восседал как правитель Кабула и вершил правосудие. Возможно, именно с этого самого престола он заявил о своем намерении вторгнуться в Индостан и объявить его владением Моголов. В мерцающем свете факелов, висевших высоко на грубых каменных стенах, Салим мог бы в мыслях воззвать к духу Бабура, ведь у него при себе на поясе был его меч Аламгир.

Если Бабур смог выбраться из Кабула и осуществить свои замыслы, то, быть может, и его правнук сумеет сделать то же самое, и пророчество суфийского провидца исполнится, успокаивал себя Салим. Сразу же, как только эти снежные бури немного утихнут, он посетит могилу Бабура в саду на склоне над Кабулом. Да, огромная пропасть разделяла драгоценную роскошь могольских дворцов в Индостане с их затейливой каменной резьбой, благоухающими фонтанами и тщательно продуманными церемониалами – и эту нерушимую цитадель, где Бабур лелеял свои завоевательные планы. Разумеется, кабульская крепость, которая высилась на скалистом мысу над городом, никогда и не служила дворцом, предназначенным создавать атмосферу утонченности. Она была построена, чтобы внушать местным племенам страх и контролировать торговые маршруты. Богатство Кабула зависело от огромных обозов, которые каждый год тряслись по дорогам, везя драгоценности, сахар, ткани и специи, и это богатство нужно было защищать. Даже сейчас кабульские доходы были важны для могольской казны.