Читать книгу "Мать железного дракона - Майкл Суэнвик"

– Нет, спасибо. – Кошка заплатила положенную сумму и оставила щедрые чаевые – на удачу. – Мне размяться не помешает.

Возле подъездной дорожки стояла большая вывеска: «СД», а чуть ниже буквами поменьше «АЛХИМИЧЕСКОЕ ШОССЕ, 10 000». Кошка присела, укрывшись за этой вывеской и декоративным колючим кустом – так, чтобы не видно было с шоссе, – развернула обернутый в одеяла «ремингтон» и собрала его. Зарядила, сняла с предохранителя. В карманах лежали запасные обоймы (хоть она и сомневалась, что представится шанс ими воспользоваться). На плече болталась сумочка, внутри – бумажник, пара тампонов и Хольмдельский Рог.

– Войдем как ни в чем не бывало или откроем огонь с порога? – спросила Кошка.

– Это больше по твоей части, – отозвалась Хелен. – Но если взглянуть на дорогу, которая тебя сюда привела, выходит, что этот день так или иначе давно предопределен.

– Тогда торопиться не будем.

Не было видно никаких оборонительных средств: ни тебе наблюдательных башен, ни камер, ни ограды с колючей проволокой, ни защитных амулетов, ни даже увальня-охранника при входе. И, что еще подозрительнее, ни одной машины на парковке.

– Может, у них тут какой-то местный праздник? – спросила Хелен.

– Сомневаюсь.

К главному входу вела длинная подъездная дорожка, обрамленная газонами – такими ухоженными, будто над ними потрудились сотрудники «Кем-Лон»[146]. Кошка прикоснулась к стеклянным дверям, и они тут же разъехались в стороны. В холле никого не было.

– Есть тут кто? – позвала Кошка.

Молчание.

– Дерьмовые из нас коммандос, – расстроилась Хелен. – Я уж и не припомню, сколько раз режиссировала такую вот сцену: одинокий мститель врывается в здание, паля с двух рук, и без зазрения совести громит кулуары власти. Ты еще учти: в мои времена воспитанной юной барышне не полагалось ехать на чужбину, отстреливать незнакомцев, собирать в качестве сувениров отрезанные уши и прочие разности. Хотя, следует признать, потом с этим стало чуть полегче.

– Извините, есть тут кто? – крикнула Кошка; вокруг стояла пугающая тишина. – Кто-нибудь?

В холле на самом видном месте висело пять огромных фотографических панно, переходящих одно в другое.

На первом на фоне голубого неба красовалась голова драконьего пилота в шлеме и кислородной маске, а сверху надпись: «ЗАХВАТЫВАНИЕ».

На втором была запечатлена больничная палата, где над колыбелью, в которой лежал серо-зеленый, почти по-гоблински уродливый младенец, склонялся духохирург в медицинской маске: «ТРАНСПЛАНТИРОВАНИЕ».

На третьем панно девочки-подменыши в чистеньких платьях и с приклеенными улыбками трудились на неправдоподобно чистой фабрике под надписью: «СОЗРЕВАНИЕ».

На четвертом тилвит-тег в маске Пульчинеллы распахивал крышку стеклянного гроба, в котором спала женщина-подменыш: «ОСЕМЕНЕНИЕ».

На пятом снова появлялся духохирург, вернее, сразу несколько – они удаляли тень у малолетнего полукровки: «УДАЛЕНИЕ».

И наконец, на последнем панно стройный драконий пилот в летном костюме, шлеме и приспущенной кислородной маске улыбался, стоя посреди взлетной полосы и демонстрируя два больших пальца: «ДОМИНИРОВАНИЕ».

Кошка еще помнила те времена, когда вполне могла бы убедить себя, что это воодушевляющая картина.

За пустой стойкой начинался коридор. Они шагали по нему мимо пустых кабинетов без окон, совершенно неотличимых друг от друга (разве что на столах стояли разные фотографии в рамочках и разные родовые амулеты), пока не вышли наконец в большой открытый офис, разделенный перегородками. Все закутки были пусты. Но свет горел. Тихо гудели над головой лампы. На всех столах лежали служебные записки, – видимо, их оставили там перед самой эвакуацией. Кошка взяла одну и прочитала:

ВНИМАНИЕ: ВСЕМ СОТРУДНИКАМ

1. Стеклянный Дом необходимо освободить сегодня вечером в день лабриса, месяц падающих листьев. С собой разрешается брать только личные вещи. Следует поставить отметку об уходе у дежурного.

2. Весь следующий день (день кошки, месяц падающих листьев) здание должно оставаться пустым. Любой, кто попытается в него проникнуть, будет немедленно уволен.

3. Работа по обычному расписанию возобновится на следующий день (день феникса, месяц падающих листьев). Главной задачей после перерыва будет вернуться в штатный режим. Необходимая для этого ликвидация всех возможных повреждений входит в ваши служебные обязанности.

4. Любой сотрудник, который в день феникса, месяц падающих листьев, не выйдет на работу (за исключением тех, кто предъявит справку от целительницы, или тех, кто накануне по заранее одобренному графику ушел в отпуск), понесет соответствующее наказание.

5. Подпишите эту служебную записку, чтобы подтвердить, что вы прочли и поняли инструкции, запечатайте ее каплей собственной крови и оставьте на рабочем месте.

– Ага, – сказала Кошка, – получается, нас ждали. Как думаешь – что делать дальше?

– «Слава богу, я выполнил свой долг». Адмирал Гораций Нельсон, двадцать первое октября тысяча восемьсот пятого года.

– Хмм, ну-ну. Извини за вопрос, но что ты такое только что сказала?

– Мы же вроде как герои? Так давай вести себя героически.

– Есть, командир.

Но чем дальше Кошка забиралась в недра здания, тем подозрительнее выглядело отсутствие сопротивления. Начальство явно знало о ее приходе. И несомненно, понимало, что намерения у нее недобрые. Что же они задумали?

– Бинго! – завопила Хелен.

В конце коридора показалась дверь с карточным замкóм и надписью:

ТОЛЬКО ДЛЯ МЕД-

И МАГПЕРСОНАЛА.

Кошка подергала ручку. Безрезультатно.

– Прострели замок, – посоветовала Хелен.

– Тогда, скорее всего, срикошетит. Тут нужно действовать потоньше.

Кошка повернула винтовку и саданула прикладом рядом с замком. После третьего удара деревянная дверь распахнулась. За ней располагался основной производственный цех, заставленный стеклянными гробами: ряд за рядом, так много, что и не сосчитать. В гробах лежали женщины, укрытые казенными белыми одеялами, из-под которых торчали только головы и пальцы ног.

– Напомни-ка еще раз пророчество Олимпии.

– Она сказала: «В хрустальном гробу Твоя мать лежит – ее целуй и буди». Слово в слово.

– И конечно, никак не намекнула, в каком именно гробу лежит моя мать?

– Нет.

– Ну разумеется.