Читать книгу "Воздух, которым ты дышишь - Франсиш Ди Понтиш Пиблз"

В воскресенье, последовавшее за злополучной церемонией у Граумана, бразильский консул, генерал Рауль Бопп, и его жена сидели у нас под полосатыми зонтиками и пили джин с тоником. В знак признательности за приглашение консул привез из посольства стопку бразильских газет. Некоторые были изданиями Льва, в которых явно поковырялись цензоры президента Жеже. Другие – подпольными газетами из Сан-Паулу, они жаловались на ползучую военную инфляцию и принудительный национализм Жеже.

Сидя в шезлонге у бассейна, я читала газеты, обмирая от восторга при виде знакомых глаголов и многосложных прилагательных, от скорости и легкости, с которой я их понимала. Португальский язык был как прохладная вода в жаркий день. Я читали заголовки, прогнозы погоды, некрологи, рекламы – кольдкрем, витамины… новости поинтереснее я зачитывала вслух мальчикам и Грасе, устроившимся в шезлонгах вокруг меня.

– Казино национализированы. Все служащие должны доказать, что они коренные бразильцы.

– И как они это сделают? – спросил Винисиус. – Старик Жеже будет брать кровь на бразильскость?

Мальчики засмеялись. Я читала дальше. По распоряжению Жетулиу ввели восьмичасовой рабочий день. Жетулиу согласен на настоящие выборы, но только после войны. Соединенные Штаты и Бразилия – союзники, но это не сделало их друзьями. Годами насаждаемый Жетулиу национализм наконец пустил корни – Бразилия для бразильцев, а не для коммунистов или прихлебателей Дядюшки Сэма.

– Ну и скучища! – Граса перебралась на колени к Винисиусу. Ее рука полезла ему под рубашку. На Грасе была расшитая блестками туника, сверкавшая на солнце. Глядя на нее, хотелось прищуриться. – Переходи лучше к разделу «Искусство».

Я послушалась. И на первой же странице раздела увидела имя Софии Салвадор. Это была рецензия на фильм «Моя безумная секретарша», который наконец продублировали на португальский и показали в Бразилии, через несколько месяцев после выхода в США. Я пробежала глазами первые фразы.

Что же сделал Голливуд с нашей прекрасной исполнительницей народных песен? Она превратилась в расшитый блестками кошмар. Ее песни и близко не самба.

– В чем дело? – спросила Граса.

– Ни в чем. – Я быстро сложила газету.

– Тогда почему у тебя такой вид, будто кто-то только что умер?

– Давайте выпьем, пообщаемся с гостями. Может, потом прошвырнемся по магазинам?

Глаза у Грасы сузились:

– С каких это пор ты хочешь, чтобы я транжирила деньги? Читай!

– Нет.

Я не успела сунуть газету под мышку и встать: Граса потянулась и выхватила газету у меня из рук. Раскрыла на разделе «Искусство». Глаза забегали вправо-влево. Граса прерывисто, словно после бега, задышала. Газета задрожала у нее в руках.

– Что там? – спросил Винисиус.

Граса снова сунула газету мне:

– Читай!

Я замотала головой, и она ущипнула меня за подбородок, словно непослушное дитя.

– Читай вслух! Пусть тоже знают.

Я принялась читать. К середине статьи во рту пересохло, я с трудом ворочала языком.

– Громче, – велел Худышка. Он сидел, скрестив руки на голой груди, с лица исчезла вся привычная смешливость.

Ее музыканты, игравшие некогда с такой бешеной подлинностью, буквально завораживавшие слушателей, похожи сейчас в своих радужных смокингах на выводок унылых птиц. Да полно, музыканты ли они? Или тоже продали душу американскому киноконвейеру? В кинотеатре, где наш корреспондент смотрел «Мою безумную секретаршу», было тихо, как в церкви, даже во время так называемых комических вставок. Настоящие бразильцы не понимают шуток гринго. А мисс Салвадор?

Кухня закурил. Ноэль снял передник, поджаренные на гриле стейки истекали на тарелках кровью.

– Бешеной? – спросил Банан. – Мы что, собаки?

– Были когда-то, – сказал Маленький Ноэль. – А теперь мы унылые птицы. Даже не знаю, что хуже.

– Птицы летают, – сказала Граса, глядя на бассейн. – Птицы поют.

– Смотря какая птица, – заметил Кухня. – Некоторые не умеют ни летать, ни петь. Некоторые существуют, только чтобы их поджарили.

Несмотря на мои протесты, все принялись листать остальные газеты.

«От фильма к фильму она все хуже и хуже», – писал о «Мексиканском танго» критик из «Журналь ду Бразил».

«Чем крупнее ее серьги, – замечал другой, – тем меньше вкуса».

«Ах, если бы актерские таланты Софии Салвадор ширились с такой же скоростью, что ее талия!» – исходила ядом заметка о «Джи Ай любит Уай».

«Похоже, с нашей королевой самбы произошло то, чего не ожидал ни один ее поклонник, – постановила очередная газета. – Она превратилась в грингу».

Винисиус выхватил у меня газету и разорвал.

– Увижу этого засранца на улице – измордую, – пообещал он.

– Ты его не увидишь, – заметил Кухня, – потому что мы не едем домой. Мы теперь и тут, и там мальчики для битья. И девочки.

– Это я-то превратилась в грингу? – спросила Граса. – Вот придурки. Да они не разглядят грингу, даже если она усядется к ним на колени. Я что, такая бледная? Я хоть раз выпадала из ритма, когда танцую?

Я знала, что был только один способ заставить Грасу и парней забыть про вычитанное в газетах. Хорошая ссора.

– Ну, задница у тебя вполне жирная, – сказала я. – А тощий зад – первый признак гринги, так что не волнуйся.

Мальчики затихли. Винисиус испуганно взглянул на меня. Глаза у Грасы сузились. Она прижала руки ко рту. Я замерла.

– Плоский зад – истинное бедствие, Дор. – Граса улыбнулась. – Кому, как не тебе, об этом знать.

Винисиус позволил себе смешок. Ребята подхватили.

– Э! Проверьте, вдруг у меня обе ноги левые? – Маленький Ноэль пошевелил пальцами ног.

Кроха щелкнул пальцами:

– Так, давайте-ка, хочу проверить, способен ли я еще держать ритм.

Я вытащила из-под матраса блокнот.

– Что ты там пишешь? – спросила Граса. – Письмо редактору?

– Стихи.

Ребята сбегали за инструментами. Мы, не обращая внимания на гостей и забыв о еде, расставили стулья в круг и впервые за много месяцев начали роду. Винисиус подвинул свой стул ближе к моему. Граса устроилась рядом с ним. Винисиус заглянул в мой блокнот, пробежался по фразам, которые я успела набросать. Я теперь гринга. Больше не в ритм. Мы все заражены бедой.

– Я думаю, начать надо таким нетвердым звуком, как бы пьяным. Как будто это комедия, – сказал Винисиус.

Я покачала головой:

– Здесь нужна ритмичность. Это же о мести.

Винисиус кивнул: