Читать книгу "Псы границы - Андрей Быков"

— Однако, — первым подал голос Дворянчик, — впечатляет…

— Чего-то я не уловил, — задумчиво произнёс Циркач, — а можно ещё раз повторить?

— Да! На «бис», пожалуйста! — съехидничал Хорёк, — А то мы кое-что упустили…

— Нет уж, — болезненно морщась, с кряхтением отозвался Степняк, осторожно переходя из лежачего положения в сидячее и потирая спину, — тебе, Циркач, надо, вот пусть он на тебе и показывает. А мне и так хватит…

Поднявшись с пола и продолжая потирать поясницу, Степняк с ворчанием переместился обратно на свой лежак.

— Ну, и что ты этим хотел сказать? — задумчиво спросил я монаха.

— Если человек сильный — используй его силу против него, пояснил тот, — я сейчас почти ничего не делал. Я только чуть-чуть направил его туда, куда мне нужно. А упал он сам.

— А если умный? — поинтересовался Грызун.

— Тогда сделай так, чтобы он думал, будто и в самом деле он умнее тебя, — повернулся к нему монах, — и тогда он обязательно ошибётся. И ты воспользуешься этим. Как в нашем с тобой споре, помнишь? Ты ведь думал, что знаешь больше меня. Я позволил тебе так думать. И ты проиграл.

— Помню, — досадливо хмыкнул Грызун.

— А вот как насчёт духа? — обратился к монаху Полоз, — У меня отец священник. Он всегда говорил мне, что невозможно победить человека, сильного духом и верой своей.

— Это так, — согласился монах, — но сила духа всегда основана на чём-то. Найди в этой основе слабое место, и ты её разрушишь. А разрушив основу, победишь и дух.

— М-да… сильно сказано, — не мог не признать Дворянчик, — пожалуй, у тебя и в самом деле, есть чему поучиться….

В каждом из нас тот разговор оставил свой след, заставив задуматься над тем, ради чего мы живём, что мы делаем и чего не делаем? И кому нужно то, что мы делаем и ради чего живём? Ведь не может же быть, в самом деле, такого, чтоб жил человек только ради того, чтоб есть, пить, спать с женщиной, охотиться либо воевать. Должно быть что-то ещё, более ценное. То, ради чего нас и создал Высший. Что является для каждого из нас, для меня лично, той самой основой, что поддерживает мой дух в бою? Вера в Высшего и его святых помощников? Но разве мы мало знаем примеров, когда человек отказывался от своей веры, переходя в другую? И с не меньшей силой духа бился, защищая уже свою новую веру… Или верность своему роду, своим предкам? Возможно… Но лично я знал нескольких храбрых воинов, выросших в приютских домах, никогда не знавших материнской ласки и понятия не имевших о том, кто их предки и какого они рода. Для кого-то сила духа заключена, возможно, в личной верности и преданности своему сюзерену, а то и самому королю. Но сегодня твой сюзерен (король) жив, а завтра — убит либо помер от болезни или по старости. Что тогда будет поддерживать силу твоего духа? Верность другому сюзерену? В таком случае выходит, основа твоего духа меняется в зависимости от обстоятельств. А значит — её легко сломить. А может быть, сила духа человека заключена в его верности к своим братьям по оружию, стоящим рядом с ним в жаркой схватке? В уверенности, что они не бросят тебя, не оставят одного на поле боя? И ты так же не сделаешь этого, потому что и они верят в тебя! Так что же на самом деле является основой силы духа человеческого?.. И если бы в тот момент кто-либо из моих парней задал бы мне эти вопросы, я бы не знал, что им ответить. Каждому из нас наступит свой срок понять это и самому найти все ответы…

Прошло уже три месяца с тех пор, как Полоз нашёл на перевале засыпанного снегом монаха. Дзюсай совсем уже выздоровел и набрался сил. За это время он успел перезнакомиться с половиной жителей соседнего посёлка. Не раз парился с нами в бане у старосты. После чего сиживал в таверне Стакаша, не особо жалуя вино, чураясь женщин, но участвуя в общих беседах. Познакомился он и с местным священником. Их часто видели вместе. Иногда они что-то мирно обсуждали, идя по улице, либо стоя у дверей храма Высшего, а иногда яростно, чуть не до пены у рта, спорили, отстаивая каждый свою точку зрения по тому или иному философскому, религиозному или ещё бог знает какому вопросу. После недолгих приглядываний и обсуждений пришлого монаха приняли в деревне за своего, признав его мудрость, доброту и желание помочь любому нуждающемуся.

Между тем наступила весна. Снег сошёл, дороги подсыхали и Дзюсай уже подумывал о том, чтобы отправиться дальше, на поиски той самой, столь важной для настоятеля их монастыря, книги.

Нам жаль было бы расставаться с ним. Мы уже успели привыкнуть и к его постоянно улыбающемуся лицу, и к его философским рассуждениям, и к обычным житейским советам, подсказанным вроде бы невзначай, мимоходом, но очень помогавшим нам решать мелкие разногласия и трения, неизбежно возникающие в небольшой группе мужчин, живущих на маленькой территории и под одной крышей.

Однако, как ни сожалели мы о его подготовке к уходу, деваться было некуда. У него свой путь и долг, у нас — свой.

И потому однажды вечером мы устроили на прощание роскошный ужин с зажаренным молодым ягнёнком, целой горой овощей и фруктов, деревенских сыра, колбасы и хлеба. Барашка жарить взялся Зелёный. Надо признать, что равных ему в приготовлении мясных блюд среди нас не было. Я выставил на стол несколько кувшинов деревенского же вина, припасённого для всяких торжественных случаев с прошлой осени.

Засиделись допоздна, вспоминая всё, что пережили за почти целый год совместной службы. Каждый постарался выразить монаху самые разные добрые напутствия, пожелания успешных поисков и скорейшего возвращения. Тот от души благодарил всех нас и не скупился на ответные речи. Спать улеглись где-то глубоко за полночь, даже не убрав ничего со стола. Решили, что уборкой займёмся утром.

На следующий день я поднялся довольно поздно. Одевшись и выйдя из казармы, я попал в плотный, густой туман, накрывший, похоже, всё плато. Сходив сортир, я подошёл к стоявшей под навесом кадке с водой. Сполоснул лицо, шею и, сделав несколько жадных глотков холодной воды, выпрямился. Постоял, прислушиваясь, и пошёл к казарме.

Что-то давило на меня. Какое-то неясное беспокойство тихо зудело то ли в голове, то ли в груди. Ещё не отдавая себе полного отчёта по поводу этого беспокойства, я вошёл в казарму и громко рявкнул:

— А ну, все — подъём!

Когда продирающие спросонья глаза парни приняли сидячее положение на своих лежаках, я спросил:

— Кто сегодня должен к перевалу на объезд ехать?

— Я! — отозвался Зелёный, — со мной — Цыган и Полоз.

— Тогда какого хрена вы до сих пор тут делаете!? — взвился я, — Живо собираться! И чтоб через пять минут вас тут не было! Бегом!

Парни, недоумённо переглянулись, мол, «чего это он психует?» и принялись споро одеваться, собираясь на выезд. Знают, что когда я в таком взвинченном состоянии, лучше помалкивать. Не прошло и пяти минут, как разъезд в составе трёх человек скрылся в тумане, направляясь к перевалу.

А я и сам не мог себя понять. Не находя себе места, я то присаживался к столу, пытаясь перекусить тем, что там было, то уходил к себе в комнатку. Ложился на постель, пытаясь успокоиться и не мог. Наконец, не выдержав, я оделся по-боевому, накинул перевязь с мечом и вышел в общее помещение. Все находящиеся в казарме с ожиданием воззрились на меня.