Читать книгу "Леди и Некромант - Екатерина Воронцова"

— Видишь ли… — Он провел пальцем по накрахмаленной льняной скатерти, вырисовывая на ней новый узор. — Ваши маги… в них дело… если я желаю продать некоторые… скажем так, редкие ингредиенты, вроде слез единорога или волос его… или лепестков ночной красавицы… надкрыльев каменной бронзовки… не надо смотреть на меня с упреком, бронзовки частенько линяют. И в шахтах их водится огромное количество. Там из этих надкрыльев мальчишки бусики делают… наши бы продавали, конечно, но Ковен предлагает сущие гроши. Мол, это ерунда… и верят же, что ерунда. А ведь если каплю добавить в мыло и еще толику магии, это мыло избавит от прыщей. Что ты улыбаешься?

— Значит, ты подпольно проносил мыло от прыщей?

— Ингредиенты… и не только мыло. Мазь от пигментных пятен. Знаешь, и благородные лайры не избавлены от старения. Или вот белую воду. Она настаивается на панцирях зеленых раков… ну, ты еще их сварить хотела.

Раков я помнила.

Огромную фарфоровую посудину, не то таз, не то супницу, рассчитанную на человек сорок-пятьдесят, главное, что заросшую изнутри зеленым пухом водорослей. А в этом пуху обреталась троица здоровенных, с мое предплечье, раков.

Я когда впервые увидела это безобразие, не завизжала исключительно потому, что от ярости потеряла дар речи. Фарфор-то качественный, а они его на раков изводят. И главное, эти самые раки на меня глазищи выпучили, жабры выпустили…

— Та водица, если разбавить и смешать с белой глиной, а потом на лицо наложить, от морщин избавит… или…

— Я поняла.

Что-то вот меньше всего хотелось мне слушать о чудодейственных свойствах застоявшейся воды. Раки и вправду были волшебными, не иначе потому как обыкновенные в столь нечеловеческих условиях не выжили бы.

— Вот… и все это сдавать за медяшку Ковену? Нет… жить нам за что-то да надо…

Он опять вздохнул и ладонью пригладил растрепанную бороду.

— Говори уже…

— Это ресторация моей четвероюродной сестрицы, которая вышла замуж за человека. Семья ее очень не одобряла. Но потом он открыл три ресторации. И даже заплатил полновесный откуп за невесту…

— Приняли?

— Более или менее… наши сюда часто захаживают. Подгорцам скидка пятипроцентная положена. А по четвергам — и все десять. Вот… но главное, что она меня знает… и послала, тут думать нечего, весточку Герменгхольдеру… это мой старший брат.

— Который чеканщик?

— Огранщик, — Грен облизал пальцы и с печалью уставился на опустевшее блюдо. — Я долго думал… к людям нам нельзя. Люди ненадежны. Даже если показать самые плохонькие из камней, пойдут слухи… пусть не от ювелиров, но всегда найдется кто-то излишне любопытный. Да и цену нормальную не дадут. Еще объявят все ценностью короны и конфискуют…

Он постучал ноготком по столу.

— Поэтому я и пришел сюда. Нам Гермен нужен, но вот… понимаешь, со мной о деле он разговаривать не станет.

— И поэтому ты привел меня?

Грен кивнул.

— Видишь ли… я отступник. Меня изгнали из рода…

— За то, что ты… — Я подняла красный бантик.

— А? Нет, не за это…

— За контрабанду?

Грен покачал головой.

— Искусство тайной торговли всегда было уважаемо в Подгорном мире, — степенно сказал он.

— Тогда за что?

— За то, что он, обалдуй, нарушил слово рода, чем опозорил и мать, и отца, и нас всех, — произнес нехарактерно щуплый и высокий подгорец. Он был кучеряв, синеглаз, а бороду заплетал в тонкую косицу, перехваченную пятью медными колечками. В каждом сиял камушек. — Ну здравствуй, бестолочь. Что привело тебя в сей славный город? Снова помощь нужна?

— В какой-то мере, — сказала я за Грена, который понурился и густо покраснел.

— И не стыдно тебе?

Гермен переставил плетеный стульчик и сел, закинул ногу за ногу, руки положил на узкие подлокотники.

— Мало того что родителей опозорил на весь Подгорный мир, так еще и бедную женщину…

Грен заерзал, но ответил:

— Она не бедная, она очень богатая женщина!

— Бедную богатую женщину, — охотно поправился Гермен. — Теперь над ней смеются, а сам понимаешь, сколь чувствительна у Ирмененхольд душа…

— Семейное дело страдает?

— Рад, что ты это понимаешь. — Гермен окинул меня насмешливым взглядом. — И, конечно, твоя спутница невыразимо прекрасна…

…ох, боюсь, это был не комплимент.

— …но кто она такая? Что ты ей обещал?

— Ничего, — ответила я за Гермена, который разом перестал мне нравиться. — Точнее, обещал, что вы — лучший огранщик по эту сторону гор.

— Только по эту? Многоуважаемая лайра, я лучший огранщик по обе стороны гор…

Вот это самомнение! И главное, он ведь всерьез верит в эту чушь.

Лучший огранщик.

— Я, право слово, понадеялся, что время и жизнь научили этого обалдуя. — Он дотянулся и отвесил Грену легкую затрещину, такую, символическую, но заставившую младшего брата втянуть голову в плечи. — Если уж осмелился он явиться к родичам… а теперь вижу, что ошибался. Так, Грен?

Тот кивнул.

— Жаль… матушка болеет… вот с того самого дня и болеет. Отец поседел… почти не ходит в мастерские. Труди плачет…

— Прекратите!

Я не самый смелый человек, да и всегда избегала совать нос в чужие семейные дела, но вот что-то сомневаюсь, что на самом деле все так печально.

— Милая лайра, вы не могли бы не вмешиваться, когда вас не просят. — Гермен сцепил пальцы.

А ведь глаза у него холодные.

Как камни.

— Вот, — я вытащила бархатный мешочек. — Грен сказал, что вы способны оценить это.

Приподнятая бровь.

И шелковый шнур соскальзывает.

Гермен смахнул со стола невидимые крошки. Вытащил белоснежную тряпицу с наметанными наспех краями. Лупу. И гнутую трубку со светляком на конце. Он словно разом забыл и про брата своего, и про меня. Движения его стали скупы.

Бархатный мешок замер на ладони, а Гермен прикрыл глаза, точно прислушиваясь к тому, что находилось внутри. Вот резкий переворот.

И камни сыплются на тряпицу.

Ловкие пальцы не позволяют им разлететься за пределы белого полотна. Более того, Гермен успевал разбирать их.

Розовые к розовым.

Бесцветные.

И голубые.

Темно-лиловый он задержал в пальцах, покрутил, наклонился…

— И где ты это взял? — голос сухой, тон раздраженный.

— Какая разница? — спросила я, сжимая руку Грена. Да уж, если все остальные такие же, то от подобной родни и сбежать не грех.