Читать книгу "Революция, или Как произошел переворот в России - Владимир Хрусталев"

Князь императорской крови Гавриил Константинович{245}. Воспоминания

26 февраля 1917 г. я был, как всегда, в Академии. Днем, перед концом занятий, А. Р{246}. передала мне по телефону, что просит меня немедленно вернуться домой и повернуть мой вензель на автомобиле, так как в городе происходит что-то неладное, и на улицах собираются толпы народа. Я сел в автомобиль и поехал к себе.

На набережной Невы я встретился с великой княгиней Ксенией Александровной{247}, которая тоже ехала на автомобиле, и мы друг друга приветствовали. У Троицкого моста меня остановил служащий моей конторы С. и передал мне дрожащим от волнения голосом, чтобы я скорее возвращался домой, так как начались уличные беспорядки. Шофер предложил мне, чтобы не обращать на себя внимания толпы, перевернуть бывший на автомобиле мой вензель, на обратной стороне которого был номер машины, но я не согласился. Троицкий мост был запружен толпами народа. Я благополучно доехал до дому.

В этот день началась всероссийская революция, которую ее творцы назвали «великой и бескровной».

Мой брат Игорь{248} несколько раз звонил по телефону в Царское Село в Александровский дворец и говорил с одной из великих княжон, кажется, Марией Николаевной, которая тогда еще не была больна корью, как ее сестры. Игорь спрашивал, что у них происходит, и предлагал наши услуги, так как Государь был в Ставке и царская семья была одна. Нас благодарили, но от услуг отказались.

Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. Из хроники нашей семьи. СПб., 1993. С. 219.

Письмо императрицы Александры Федоровны императору Николаю II

26 февраля 1917 г.

№ 648.

Царское Село.

Дорогой мой возлюбленный,

Какая радость! В 9 часов сегодня получила твое письмо от 23 – 24-го. Подумай, как долго оно шло! Еще и еще благодарю за него. Я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать. Я так одинока без тебя, не с кем поговорить по душе, так как Аня ужасно страдает: она кашляет, у нее очень высокая температура. Доходило, я думаю, даже до 40°. Почти не спит. Сейчас утром уже 39,8°. Около нее много сиделок – Акилина{249}, Федосья Степановна, сестра Татьяна (из моего поезда), они сменяются по 2, и Маня и Жук{250}, 4 детских доктора утром, потом Евгений Сергеевич{251} и Владимир Николаевич{252} от 2 до 3 раз в день; и ее доктор, которого она любит и который ее любит, провел около нее эту ночь. Дети бывают трижды в день, я – дважды. Вечером – Лили [Ден], милое существо. Ты знаешь, какая это беспокойная и капризная больная. Но она действительно страдает, и теперь, к счастью, пятна начали покрывать все ее лицо и грудь. Это лучше, когда они выходят наружу. Я ходила к Знамению вчера и хочу побывать сегодня. Ходить в церковь в одиночку к службе, когда я так устала и так нужна им, я думаю, не надо. Бог видит мои молитвы и здесь. Дети веселы, Анастасия и Мария называют себя сиделками, болтают без умолку и телефонируют направо и налево. Они страшно помогают мне, но я боюсь, что они тоже свалятся. Жилик (ласкательное прозвище Пьера Жильяра. – В.Х.) еще очень слаб и навещает только Беби. М-r Гиббс с ним. Все эти темные комнаты угнетают, хотя большая комната Беби со спущенными занавесками все же светлее.