Читать книгу "Бабушка на сносях - Наталья Нестерова"

— А мне фингал поставили! — встряла Люба.

— Почему, — продолжал Лешка, — нельзя было просто, по-человечески сказать… — Он замялся.

— Вот именно! — усмехнулась я. — Что сказать? Милый мой мальчик, у тебя не только жена, у тебя и мама беременная! Прошу любить и жаловать! Сто против одного, что ты долго не мог поверить в факт моего особого физического состояния.

— А кто бы мог? — выступила на защиту Лешки Люба.

— Я! — честно признался Олег. — Но не сумел.

И все-таки удирать не следовало! Еще бы пару месяцев, и у девочки не стало бы отца или он превратился бы в инвалида после инфаркта.

Теперь я успокаивающе похлопала Олега по руке.

— Хорошо, что мы вовремя приехали, — кивнула Люба. — Пока Игорь тебе зубы не выбил.

— Что-что? — повысил голос Олег.

— Этот козел!.. — возмутился Лешка.

— Он не козел! — воскликнула я. — Люба! Я же тебе русским языком объяснила! Зубы той женщине выбил муж, а не Игорь!

— Хороши здесь нравы! — хмыкнул Лешка.

— Да уж! — согласился Олег, налил себе вина и выпил.

«Вдруг он тоже, — с опасением подумала я, — как Игорь, каждый вечер к бутылке прикладывается? Ведь я плохо знаю его привычки и наклонности. Пусть пьет в меру. Но если заставит тюбик пасты после каждой чистки зубов снизу закручивать?

Я недолго выдержу! Глупости! Я выдержу все! Трудно тебе пасту закручивать? Приборы по секциям класть? Ради Олега? Легко!»

Люба ревновала меня к Игорю едва ли не больше, чем Олег. Как же! Ведь я к Игорю бросилась, а не к ней, дорогой подруге! Да и Лешка явно относился к Игорю без почтения и уважения, которых тот заслуживал хотя бы по возрасту.

— Он прекрасный человек, — рассказывала я об Игоре. — Только немножко, очень сильно жадный, патологический аккуратист, педант и, откровенно говоря, зануда.

— А в остальном «прекрасный человек»? — ухмыльнулся Олег.

— Ой, да он еще в молодости был чмо и чмо! — заявила Люба.

— У человека, который целое столетие пишет любовные письма, не рассчитывая на взаимность, — поставил диагноз Лешка, — не может быть в порядке с головой.

— Как вам не стыдно так об Игоре говорить! — воскликнула я.

Но вынуждена была замолчать, потому что официанты убирали грязную посуду и подавали десерт.

— Запрещаю вам любое слово хулы в адрес Игоря! — сказала я твердо и серьезно. — У человека был светлый идеал, гармония внутреннего и внешнего миров. А потом этот идеал приперся к нему жить! Да еще беременный идеал! И он, Игорь, не выставил меня за порог под благовидным предлогом! А предложил оформить отношения, чтобы у ребенка был отец и правильная фамилия! Хотел кроватку детскую купить! Для него это подвиг!

Отщипнуть от его тридцати тысяч в банке и купить кроватку!

— Ого! — сказала Люба. — В банке тридцать тысяч баксов! А говорят, в провинции бедно живут!

— Рублей, а не долларов, — уточнила я. — Он всю жизнь копит.

— Знаю таких, — кивнула Люба. — Деньги — на книжку, а вместо туалетной бумаги — газетка.

Молчу! — подняла она руки в ответ на мой грозный взгляд. — Святой человек! Приедем в Москву, поставим в храме свечку за его здравие!

— Люба!

— Сказала же, молчу!

— Девочки, не ссорьтесь! — попросил Олег, цитируя меня и очень точно подражая моей интонации. Именно так, насмешливо, я говорила несколько часов назад на кухне в квартире Игоря. — Хотя, по правде, чем меньше я буду слышать как о положительных, так и об отрицательных сторонах этого субъекта, тем крепче будет мой сон, — заключил Олег.

Мне не удалось их убедить в благородстве Игоря. В представлении Лешки, Любы и Олега никаких подвигов Игорь не совершил, потому что только дурак откажется от награды. Награда — это я. И я предпочла, выбрала Игоря, за что нет ему прощения. Ревность — такое же чудное и нелогичное чувство, как и любовь.

Чтобы опровергнуть миф о моей «наградное™», я принялась рассказывать, как торговалась на рынке, как втихомолку питалась хорошими продуктами, а Игорю подсовывала тухлятину. Я старалась говорить весело, с юмором, с шутками. Но никому, кроме меня, весело не было. На меня смотрели с жалостью, как на выписавшуюся из больницы страдалицу, которая мужественно шутит над своими страшными болезнями, над пережитым.

Не найдя понимания у собеседников, я переключилась на другую тему, краеведческую. Поведала об истории Алапаевска и его достопримечательностях.

— Ты все это успела посмотреть? Здорово! — одобрил Лешка.

Пришлось признаться:

— Ничего я не успела! Даже в Доме-музее Чайковского не побывала и в детском доме. С Алапаевском, как и с Майоркой, — подмигнула Любе, — знакома теоретически.

— Детский дом, — спросила Люба, — это такой музей?

— Нет, натуральный детский дом, где живут сироты.

— А зачем туда ходить? — допытывалась подруга.

Сказать им, что я рассматривала вариант воспитания моего ребенка в детдоме, было совершенно невозможно. Это означало не просто их унизить — сровнять с землей. Какой же я была дебилкой!

Способность приписывать хорошим людям плохие наклонности и качества надо рассматривать как психическое отклонение, именуемое идиотизмом.

— Хотела устроиться в детдом на работу, — пришлось соврать.

Мы поднимались по гостиничной лестнице.

Лешка впереди, я за ним, Люба с Олегом отстали. Я слышала обрывки их разговора, как Олег уговаривает Любу, совершенно ясно о чем.

— Ты в одном номере с Лешей, — говорил Олег, — с детства парня знаешь…

— А вдруг он храпит? — стойко защищала от мужских глаз мое нижнее белье подруга. — Нет, и не проси!

Люба так разошлась, что, когда мы подошли к номерам, Лешка чмокнул меня в щеку и, широко зевая, скрылся за дверью, а Олег взял меня за руку и потянул в сторону со словами: «Посидим немного в холле?» — схватилась за другую мою руку:

— Нет, уже поздно! Кире надо отдыхать!

Они тянули меня в стороны. Опять мои руки пользовались спросом. Я счастливо смеялась: кто перетянет? Победила Люба, обрушив на Олега упреки в незаботе о моем самочувствии. Он смотрел на Любу как на злейшего врага.

— Иди, я сейчас! — затолкала я подругу в номер.

— Три минуты! — родительским тоном позволила Люба.

Мы целовались дольше. Время остановилось, превратилось в одно мгновение, пронзительно прекрасное.

— Сколько можно ждать? — выглянула в коридор Люба. — Целуются! Как молодые! У вас еще вся жизнь впереди. Кира! Спать!