Читать книгу "Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов"

Мои достижения в руководстве работами не остались незамеченными: мне присвоили должность десятника, записав это в трудовую книжку, с окладом 600 рублей.

Но, увы, слишком поздно.

Я получил письмо из Кыштовки о смерти мамы. Лишь теперь я получил возможность хоть немного ей помогать, но она до этого не дожила: 5 апреля 1948 года ее не стало.

Написав в Москву о смерти мамы, я попросил разрешения приехать. Мне хотелось поделиться с теми, кто знал маму, своим горем, хотелось сочувствия. Теперь я остался один, меня знали только друзья, хоть и преданные. В то же время я понимал, что отношение ко мне Марии Викторовны в большей степени определялось памятью о моих родителях, чем моими достоинствами.

Калерия, у которой не было своих детей, любила меня как сына, но, увы, она не дождалась моего второго приезда. Известие о смерти мамы подкосило ее окончательно. Мария Викторовна написала мне о ее смерти и подробно рассказала, как ее провожали в крематории.

Вскоре я получил двухнедельный отпуск и выехал в Баку. Проблема с билетом решилась просто. Еще в Нефте-Чала мне рассказали, как надо действовать, чтобы его купить.

В полном соответствии с полученной инструкцией я разыскал на вокзале в Баку толстого азербайджанца в красной фуражке дежурного и попросил содействия. Он отвел меня в комнату дежурного по вокзалу. Вручив ему деньги на билет до Москвы с превышением цены на 50 рублей, через несколько минут получил билет до Москвы в общем вагоне и приглашение выпить пива. Осушив за мой счет две кружки, толстяк пожелал мне счастливого пути.

Через пять дней, такова была тогда продолжительность поездки, я был уже в домике Марии Викторовны.

За три дня, проведенных в Москве, я пытался выяснить возможность в дальнейшем перебраться сюда на жительство. Надо было думать о будущем, которое в Нефте-Чала казалось бесперспективным.

Походив по адресам, указанным на досках объявлений, я выяснил, что устроиться на работу, соответствующую моим недавно приобретенным знаниям и опыту, возможно. Потребность в мастерах-строителях велика, но трудно с жильем. Можно найти комнату или угол в Москве или пригороде, но прописаться невозможно. Более реальным казалось устроиться в дальнем Подмосковье.

С этими смутными надеждами я выехал обратно на Кавказ, купив билет без особых затруднений.

К этому времени была уже отменена карточная система и жить стало полегче, хотя продукты, которыми были наполнены полки магазинов, в основном оказывались недоступными из-за высоких цен.

Вернувшись в Нефте-Чала, я получил назначение мастером-десятником на строительство поселка нефтяников.

Между Нефте-Чала и находившимся в устье Куры поселком Алексеевка, где был рыбозавод «Северо-Восточный Банк», готовивший на экспорт деликатесную продукцию, проходила узкоколейная железнодорожная ветка. По ней три раза в день бегал маленький паровозик, таскавший за собой три пассажирских вагончика. Примерно на середине этой ветки было небольшое поселение, носившее название «Трест» по имени находившегося здесь управления нефтедобывающего предприятия «Трест Нефте-Чала-нефть». Здесь же намечалось строительство поселка нефтяников.

Управление строительства, находившееся в Баку, организовало здесь строительный участок. Его начальником был назначен некто Магеррамов, как оказалось, владелец купленного диплома инженера-строителя. Это вскоре выяснилось, так как он совершенно не разбирался в чертежах. Давая мне указания, как приступить к работам, он, не скрывая этого, обрадовался, когда я заявил, что возьму с собой папку с проектными материалами и разберусь в них сам.

В дальнейшем он ограничивался тем, что раз в неделю выслушивал мои доклады о ходе дел. Приезжавший периодически из Баку Степанян — заместитель начальника управления, зная, с кем имеет дело, — обращался непосредственно ко мне, игнорируя присутствие начальника участка.

Первоначальная разметка территории была выполнена профессиональным геодезистом, приехавшим из Баку. Все последующие замеры и разбивочные работы, включая вертикальную посадку зданий, я делал сам.

Прибыли детали сборно-разборных щитовых домов, поставленных Германией в счет репараций, со всеми сопутствующими материалами, включая черепицу для кровли.

Приехали рабочие, завербованные на Украине и в Молдавии (я был очень удивлен, узнав, что многие из них говорят на языке, близком к азербайджанскому).

Оказалось, что это гагаузы, их язык — турецкий, почти не отличающийся от азербайджанского.

Сформировал несколько бригад — землекопов, бетонщиков, каменщиков, плотников, — и работы начались.

Протяженность участка была столь велика, что я за смену успевал обойти его лишь два-три раза.

Детали домов были очень аккуратно изготовлены и подогнаны, комплекты деталей сопровождались подробными иллюстрированными инструкциями, поэтому сборка шла быстро, поселок рос на глазах, и мне это доставляло большое удовлетворение.

Как только появились первые выстроенные дома, в один из них я переселился, заняв отдельную комнату с печкой, на которой можно было приготовить еду. Среди вербованных нашлась пожилая женщина, которая согласилась готовить мне на условиях, что она сама будет питаться вместе со мной за счет выдаваемых ей денег на продукты. Готовила она замечательно, так что я последнее время имел настоящий домашний стол.

Азербайджанец, работавший на рыбзаводе (он носил классическое имя Насреддин), каждое утро приносил мне паюсную икру (всего лишь 10 рублей за килограмм). Я так привык к ее употреблению, что потом долго ощущал потребность в ней.

Еще в поселке Караманлы среди моих товарищей по роте выделился один замечательный хохол Терехов Павел Петрович, обладавший абсолютным слухом и самоучкой овладевший игрой на всех струнных инструментах, в том числе и на скрипке.

Под его руководством образовался самодеятельный струнный ансамбль. Помимо Павла Терехова, его составили мой коллега Вдовин Андрей Филиппович, как оказалось впоследствии, бывший стукачом. Значительно старше нас по возрасту, он отлично играл на гитаре. Несколько позже к ним примкнул Англиченков Николай Александрович, только что выпущенный из заключения, отбывший десятилетний срок ГУЛАГа. При содействии его давнего знакомого — начальника нашего Территориального строительного управления Маневича, тоже в прошлом обитателя ГУЛАГа, но досрочно выпущенного на волю, — ему разрешили поселиться в Сальянах под надзором местного отделения КГБ. Он хорошо играл на мандолине.

Образовалось струнное трио, сначала две мандолины и гитара, затем, когда профсоюз добыл скрипку, — скрипка, мандолина и гитара. Они постепенно расширяли свой репертуар, подбирая по слуху мелодии.

Я каждый вечер проводил в их обществе. Брал в руки гитару и пытался копировать аккорды, глядя на руки Вдовина.

Вскоре присоединился к трио работавший сварщиком финн Альберт Юркес, подыгрывавший также на гитаре.

Через некоторое время я случайно заглянул на склад горючего и обнаружил, что стены вагончика, в котором обитал заправщик Вася Кирьязи, грек, вдоль и поперек исписаны нотами. В разговоре с ним выяснилось, что этот весь измазанный мазутом заправщик еще до войны закончил музыкальное училище в Донецке по классу домры.