Читать книгу "Русский роман - Меир Шалев"

36

С того дня, как дедушка ушел с Шуламит, он посетил нас всего один раз. До сих пор помню, как зачастило мое сердце, когда я вернулся с поля и увидел машину из дома престарелых, стоящую в нашем дворе. Я вошел и увидел, что дедушка лежит в своей кровати, а деревенский врач и Авраам сидят около него.

Поначалу меня охватил страх. Но дедушка сказал, что приехал только потому, что очень тосковал по дому. У двери врач сказал мне, чтобы я заглянул к нему потом.

Доктор Мунк был новичком в деревне. Он появился у нас уже после того, как дедушка ушел в дом престарелых. У него была милая жена-блондинка, которая сразу же подружилась со всеми и иногда даже подменяла кого-нибудь в школе. Запах кошачьей чистоты исходил от ее кожи, и ее летние платья пахли растертыми листьями лимона. Уже через месяц после их приезда Пинес и женщины услышали возглас: «Я трахнул жену доктора Мунка».

Доктор играл на виолончели и даже выступал несколько раз перед нашими деревенскими любителями музыки. Циркин побывал на одном из этих его концертов и потом объявил, что, если бы он тоже держал свою мандолину между ногами, «она завывала бы ничуть не хуже».

«Наш дедушка думает, что он вот-вот умрет, — сказал мне доктор Мунк с той деланной доверительностью, которую он практиковал. Его отвратительная собачонка тем временем злобно пыталась укусить меня за лодыжку. — Я осмотрел его, он в полном порядке. Такие мысли иногда посещают людей его возраста. Так что давай успокоим нашего дедушку».

В доме престарелых дедушка просто сказал, что хочет навестить своих, и это не вызвало никаких подозрений. Но, добравшись до дома, он сразу же попросил Авраама позвать врача.

«Я умираю, — сообщил он доктору Мунку, — и я хочу спросить, что ощущает человек в минуту смерти».

Я был изумлен. Дедушка никогда в жизни не звал врачей. Он доверял только медсестрам и фельдшерицам. Нашего прежнего врача, который умер за несколько лет до этого, он терпеть не мог. То был странный еврей-вегетарианец, который эмигрировал из Шотландии куда раньше, чем ее впервые упомянул в своих письмах дядя Эфраим. Он мазал плесенью загрязненные раны и слезящиеся пенисы задолго до открытия пенициллина и ел печеные клубни подснежника, мякоть мандрагоры и толченую кору ореховых стволов. Каждое утро он принимал солнечные ванны, а своих гостей угощал мальвой, которую собирал на обочинах дорог, и портулаком, который воровал из куриных кормушек. Его иврит смешил всю деревню. Он прославился своими диагнозами, вроде: «Корова ударила Рылова копытом в голову, и он полчаса лежал в навозе, лишенный ума». Его диета была такой сбалансированной и здоровой, что он вообще не старился, и даже в восемьдесят лет, когда клеверные бострихиды и долгоносики с их длинными хоботками окончательно доели все запасы клетчатки в его внутренностях и она превратилась в желтый порошок, на его коже по-прежнему не было ни единой морщинки.

Доктор Мунк знал ходившие по деревне рассказы о Якове Миркине.

— Я много слышал о вас, дедушка, — сказал он, листая историю болезни, принесенную из деревенской амбулатории. — Я рад познакомиться с вами.

Он позвонил врачу в дом престарелых, измерил дедушке давление и пульс и для большей уверенности сделал кардиограмму.

— Дедушка, — сказал он, — вы здоровы, как бык. На Олимпиаду я бы вас не послал, но вы совершенно здоровы.

— Давайте уточним, — сказал дедушка, и я с радостью услышал знакомый холодок в его голосе. — Во-первых, я не ваш дедушка. А во-вторых, я не просил у вас диагноза. Не называйте меня дедушкой и не посылайте меня на Олимпиаду. Я всего лишь хотел знать, что при этом ощущают.

— Сказать по правде, я не знаю, — обиделся врач. — Это зависит от причины смерти.

— Старость, — сказал дедушка. — Очень банальная причина. Я умру от старости.

Всю ту ночь я не спал. Я был так рад, что он снова дома, и так напуган его словами, что не мог заснуть. Дедушка же, наоборот, с большим трудом поднялся с кровати, укрыл меня, вернулся в кровать и уснул, как младенец.

Когда взошло солнце, я приготовил ему завтрак. Мы поели, а потом дедушка попросил, чтобы я взял его в поле. Я повез его в инвалидной коляске по тракторной колее. Мы проехали мимо коровника, и старые дойные коровы радостно и шумно засопели ему навстречу, но телята и первотелки уже не узнавали его.

— Нужно класть им в кормушку каменную соль, — сказал дедушка подошедшему Аврааму.

— Сегодня соль добавляют прямо в пищевые концентраты, отец, — сказал Авраам.

— Но коровы любят лизать свою соль, — настаивал дедушка.

Мы проехали мимо старой смоковницы и оливы. Дедушка обнял Зайцера за шею и потрепал его по носу, который все еще был мягким и гладким, как нос однодневного осленка, несмотря на старческие морщины.

Мы добрались до сада, который выглядел буйно разросшимся и здоровым.

— Прекрасно, — сказал дедушка, щупая листья и ветки. — Принеси мне что-нибудь на пробу.

Он понюхал сливы «метли» и «виксон», которые в то время никто еще не выращивал, сказал, что в земле не хватает азота, и посоветовал мне в следующем году посеять между деревьями сладкий горох, чтобы улучшить качество почвы.

— Теперь послушай, Барух, — сказал он внезапно. — Этот врач ничего не понимает. Я скоро умру, и я хочу, чтоб ты похоронил меня здесь, в моем саду.

Я почувствовал, что испуганная улыбка пытается удержаться в левом углу моего рта и дрожь ползет по моему лицу.

— Но Авраам хочет сохранить этот сад, и я ухаживаю за ним, как ты просил, — пробормотал я.

— Ты будешь и дальше ухаживать за ним, не бойся, — сказал дедушка. — Я не займу много места. — И, помолчав, добавил: — Слушай внимательно, Малыш. Я не приехал в гости. Я приехал умереть. Я хочу умереть дома, и тебе будет легче сразу же похоронить меня здесь, не рассказывая никому и не врываясь в холодильник дома престарелых.

— Но почему, дедушка? — спросил я непослушными губами.

— Они выгнали моего сына из деревни, — с суровой торжественностью продекламировал он. — Я не хочу, чтобы меня похоронили на их кладбище, я не хочу быть их частью. Я выверну их землю наизнанку.

Он строго посмотрел на меня.

— Ты похоронишь меня здесь. — Его лицо посуровело. — Эта земля принадлежит мне и тебе. Потом ты похоронишь здесь Шуламит, а может быть, придут и другие. Не давай никому убрать нас отсюда. Я полагаюсь на тебя, Барух. Ты — единственный, кто может сделать это для меня.

Дедушка смотрел на меня, пока я медленно переваривал его слова. И тут меня вдруг озарило, зачем он кормил меня всеми этими овощами, зачем поил меня колострумом и своими рассказами, зачем спас от гиены и зачем взвешивал с такой педантичностью.

— А теперь отвези меня домой, — приказал он.

Я повез его домой. На сердце у меня было тяжело. Я чувствовал себя безнадежным идиотом. Я чувствовал себя, как животное, которое ничего не понимает.