Читать книгу "Павел II. В 3 книгах. Книга 3. Пригоршня власти - Евгений Витковский"

Аэродром Святого Лазаря он тоже решил переименовать просто, в честь великого прадедушки Павла и в честь величайшего из Россиян Аляски «Александр»: именно в царствие государя Александра Благословенного Александр Баранов превратил Ново-Архангельск в столицу Русской Америки, именно в царствие Павла Второго, прямого потомка Александра, Аляска обрела независимость. От президента Сальварсана, прослышавшего о переименовании аэродрома, были завезены в Ново-Архангельск саженцы александрины, прославленной паразитоядной лианы: ими обсадили аэродром по периметру, и чистота воздуха вполне обеспечилась. Спешно строился мост, которым столица соединялась с основным континентальным массивом, оттуда в недалеком будущем планировалось проложить скоростную трассу на город Баранов, бывший Анкоридж, и дальше, к Берингову проливу. А вот что строить через него, мост или плотину, сейчас решали в Санкт-Петербурге, в Институте Северных Территорий имени Государя Павла Первого. Митрополит Фотий был извещен, что вскоре ему предстоит освятить либо плотину, либо мост, потому что постройка много времени не займет. Фотий не спорил.

Но таймер звонил, и Джеймс понял, что уже пора. Он налил еще раз и себе и императору, не вставая, нагнулся через стол, и тихо проговорил:

— Выпьем, государь, за то, чтобы все это сошло нам с рук.

— Что — все? — не понял Павел.

— А все. Все, все. — Джеймс чокнулся с Павлом и опрокинул бокал.

Павел подумал над оригинальным тостом, оценил, присвоил авторство и тоже выпил. К парадному подъезду подали ЗИПы. Катя вышла из дальних покоев, цари из-за стола, все наскоро погрузились и поехали в Шереметьево-2. Джеймс, Катя, челядь, подарки, хозяйственные мелочи, декорации для постановки мольеровского «Мнимого больного» в переводе на русский язык героя Российской Америки Александра Ротчева, — так порекомендовал отметить Джеймсу приезд в Ново-Архангельск всезнающий Сбитнев. Ну, а после венчания и коронации, конечно, — «Жизнь за царя», хотя Глинку Павел не переносил, а Джеймс вообще никакой музыки не воспринимал. Но момент обязывал.

Уже на взлетной полосе Павел поцеловал Кате руку, привстал на цыпочки и обнял Джеймса. Расставаться было горько, однако необходимо.

— При первой же возможности… — не договорил император.

— И я к тебе при первой же возможности… — так же глотая слезы, ответил Джеймс. Остальные слова так и не произнеслись.

Лайнер оторвался от земли, император отбыл в Кремль. Катя, отстегнув ремни, все-таки попросила старшую фрейлину принести жемчужное платье хотелось рассмотреть его поближе. Но заранее проинструктированная фрейлина-креолка отказала властным жестом, какому ее могла научить лишь одна женщина на свете.

— Нет, ваше величество. Под венец вы пойдете в другом платье.

— То есть как это? — неприятно удивилась Катя.

— Именно так. Жемчуг на свадьбе — слезы. Для вас приготовлен другой наряд. Личный подарок баронессы Шелковниковой. Думаю, он вас не огорчит. Государь Павел не осведомлен о свадебных приметах. А Елена Эдуардовна дарит вам на свадьбу другое платье. Под цвет глаз и согласно рангу.

Из подсобки вынесли что-то непостижимое. Белое подвенечное платье было расшито столь же богато, как и подаренное Павлом, но не умирающим жемчугом, а дорогими, специально подобранными изумрудами. Елена летала в Страну Великого Адмирала, благо недалеко от Парамарибо, специально была весной с инспекцией своих курилен и борделей. За огранкой, за пошивом платья, за изготовлением гарнитура «серьги-браслет-ожерелье-перстни» Елена проследила лично.

— Это хороший камень, — наставляла Катю фрейлина, помогая в примерке, укрепляет сердце, устраняет горести, помогает от бессонницы… От несчастной любви тоже помогает. И тот, кто носит изумруд, застрахован от страшных снов.

Последнее, подумалось Кате, очень не лишнее. Со времен алтайской беды страшные сны у нее бывали. Она поглядывала на дверь кабинета, в котором уединился Джеймс, и надеялась, что никакой страшный сон ей больше не страшен. В таком платье вправду не стыдно будет пойти под венец в храме Святого Германа Аляскинского, в столичном городе Ново-Архангельске в великом Американском Царстве Аляска.

Джеймс убедился, что дверь кабинета заперта, и открыл бутылку.

12

Если вы будете препираться, я вас поженю.

КЛАЙВ С. ЛЬЮИС. МЕРЗЕЙШАЯ МОЩЬ

В самолете бывает. В поезде. В подводной лодке. А в лифте? А? Покажите, кто еще додумался. Нет, в лифте — самое удобное. Разве что немного тесновато, если ноги длинные.

Ноги у Форбса были очень длинные; потомок австралийских каторжников даже теперь, сгорбленный годами, с удовольствием проходил ежегодное медицинское переосвидетельствование и, подслушивая мысли врачей, снова радовался своим «шести с половиной футам». Но ноги — это ничего, подогнуть можно. Зато кабинет, оборудованный в лифте, оказался потрясающе удобен. Нажав комбинацию клавиш, взмывал или опускался Форбс на любой из почти пятисот уровней своего института, перебросив рычаг, перемещался в горизонтальные штольни-коридоры, распахивал засекреченные с пятидесятых годов двери, словом, доставлял сам себя вместе с кабинетом в любую лабораторию, ангар, зал, спальню, куда угодно, кроме недоступных по условиям контракта личных покоев Луиджи Бустаманте. Плавающий сквозь Элберт лифт-кабинет Форбса был теперь благословением для Форбса и проклятием для его сотрудников, даже магов. Хотя не для всех. С трудом вылеченный ирокезами Мозес Цукерман, полностью, согласно требованиям своей религии, отрекшийся от ремесла мага, только и ждал визита Форбса. Ему хотелось поплакаться, а слушать его никто, кроме генерала, в себе сил не находил. Тяжкие он вел разговоры.

У Цукермана были серьезные неприятности. Пожелай он уволиться из института Форбса — он тут же получил бы и пенсию, и виллу с кошерным поваром, и что угодно, хоть птицу-тройку, даже можно бы кого-нибудь из второстепенных магов приставить к нему вместо сиделки. Но старый «господин раввин» хотел того единственного, чего в США ему никто обеспечить не мог. А хотел Моисей Янович Цукерман малого: чтобы пустили его в Москву к сестре, хоть ненадолго, хоть на месяц, хоть на неделю, он не имел права умирать, не повидавшись с единственной сестрой. Белла Яновна числилась там, в Москве, придворной дамой, занимала неплохое положение при дворе фаворитки императора Павла Второго — Антонины, а после исчезновения фаворитки, вовремя и где надо поплакав, на пару с подругой-полячкой заведовала теперь секретным кабинетом дегустаций при Кулинарной академии в Кремле. Гостевой вызов брату Белла Яновна давно прислала, и службы США ничего не имели против, ибо Форбс давал гарантию, что сильно залеченный Цукерман уже никаких государственных тайн не разгласит, даже если того захочет. Беда скрывалась на другом конце: император Павел лично отказал брату Беллы Яновны во въездной визе. Новое прошение в русское посольство можно было подавать только через полгода, но ван Леннеп предупредил, что Павел не пустит Цукермана в Россию раньше, чем найдет свою фаворитку, слишком болезненно в его памяти были связаны эти женщины, и вообще-то на самом деле императору о прошениях Цукермана даже не докладывают, запреты налагает канцлер, берегущий покой самодержца. «А когда царь найдет фаворитку?..» — безнадежно спрашивал Форбс предиктора. Ван Леннеп прерывал связь. Он не хотел отвечать «никогда», следуя старому принципу «никогда не говори „никогда“». Ван Леннеп знал многое такое, что совершенно не желал никому сообщать: только так ведут себя настоящие ясновидящие, если они, впрочем, не круглые олухи, а таковых со времен Кассандры, увы, известно тоже очень много.