Читать книгу "Мутабор - Ильдар Абузяров"

Под прицелом этого взгляда и под мелодичную витиеватость кашеварской речи мне очень захотелось быть не в холодном каменном Питере, не в этой заблеванной пивной, с высохшим полумесяцем-воблой и тяжелой пенистой кружкой-облаком на фоне серого с разводами низкого свода. А быть у себя в цветущем Кашеваре, где июльская ночь, темная и сочная, словно спелая слива.

2

В летние ночи за окном так много разноперых звезд, и когда лежишь на траве в июле, да еще под открытым небом, кажется, что вот они у тебя над головой – только протяни руку. А дальше, у линии горизонта, они плавно переходят в усеявшие склоны небосвода алые маки.

Ну чем не рай? Горы раскинулись веером-забором, словно хвост павлина, с северной стороны. Одинокое облако, слон-гренадер в сером бушлате, охраняет вход. Царственный лев-поэт полумесяцем изогнул лапу, наложив ее на замок ворот, а у дырки в заборе, у лужи, именуемой географами почему-то не озером, а морем, приютился огромный чеширский хряк – соляной холм. И он даже не пошевелится и не почешется, пока вы хитростью не попытаетесь пролезть в лазейку, нарушая его покойный сон.

Но это все в мечтах. А сейчас я сижу под низким сводом пивнушки, возле Мухи, и гляжу, как нос товарища превращается в красную сливу, а уши в вареную компотную грушу. И как засаленная толстая щека плавает в лужице пива.

– Эй, дружище, – тереблю я друга по загривку, просунув руку в лаз между выстроившимися в ряд пустыми бутылками, – проснись, приятель!

– У-у-у, – машет он головой.

– Нам пора идти! – хлопаю его по другой щеке.

– Никуда я с тобой не пойду, – глядит на меня мутными глазами Муха.

От одной только мысли, что он целый день заказывал себе пиво, одну бутылку за другой, да еще мешал пиво с крепленой дынно-абрикосовой и грушево-сливовой настойкой, той самой что я принес вместе с банными принадлежностями, – от одной этой мысли я сам стал пьянеть.

– А что ты собираешься делать? – опять стал я будить Муху.

– Буду пить дальше, – проснулся Муха и тут же начал сдирать перочинным ножом обертку из серебристой фольги, и в эти минуты мне казалось, что он резал перочинным ножом фрукты, дыни и абрикосы, а потом буль, буль, буль – прямо из горла. Отчего его губы налились иссиня-черным и иссиня-красным, как июльская ночь.

– Пить где? Заведение уже закрывается!!

Но в ответ только буль-буль-буль. Новая порция прямо из горла.

3

Ой, как было бы хорошо оказаться сегодня не в недружелюбном Питере, где у меня ничего не получается, а в родном кишлаке Гулизоре, где меня многие любят за один факт моего существования. И где не надо испытывать чувство стыда в тот момент, когда охранник с барменом, обкладывая матюгами, за шкирку вытаскивают твоего товарища на улицу. Не надо никого уговаривать и никому доказывать несколько минут подряд, что твой друг вовсе не пьяница. А как в детстве, – когда все так просто и понятно, когда у тебя есть только один друг, домашний осел, – вести, не спеша, своего верного друга за обжеванную, обожженную солнцем уздечку. И самому важно идти по кишлаку с чувством собственного достоинства. А луна, как пышная лампада, освещает каждую пылинку-песчинку и меня, и друга, превращая нас в самую нужную частицу сада.

Потому что сдается мне, что мой друг – он ишак, он такой странный, особенно когда я пытаюсь затащить его на последний троллейбус.

– Нет, – говорит он, – не поеду я на этом троллейбусе, он идет слишком медленно. Я знаю, такие троллейбусы ходят из Хивы в Ургенч, пока на них доедешь, изжаришься, словно в печке.

– Не умничай, – говорю я, – ты же не хуже меня знаешь, что мы не в Ургенче и даже не в Урумчи, а в северном городе. И что, может быть, не будет уже ни одного троллейбуса, и мы запросто замерзнем и окоченеем. А на такси мы не можем позволить себе кататься. Так и придется идти пешком, подвергая себя опасности продрогнуть и заболеть.

– Согласен, – машет головой мой друг, – в Урумчи нам не надо, нам надо в другую сторону, в Кашевар.

Но от Ургенча и Урумчи до Кашевара рукой подать. А ты знаешь, что сегодня происходит в Кашеваре?

– Нет, – упрямо тащу я Муху вверх по лестнице.

– Фьють! – свистит мой осел, упирая руки в боки, а ноги в пол. – Ты знаешь, друг, в Кашеваре такие чудеса сегодня могут случиться! Там столько народу на площади центральной собралось, и их оттуда спецназ сдвинуть не может.

– Надеюсь, мы до спецназа не дойдем, – напрягаюсь я. Из пивнушки вытащить Муху мне помогли охранник и бармен. Но как только мы общими усилиями справились, бармен и охранник отряхнули руки и оставили меня один на один с Мухой.

4

Благо ночной воздух с финского залива для пьяного лучше солененьких огурцов. Но для меня морской бриз чересчур свеж и я порядком подмерз. К тому же я как в воду глядел. Пока мы еле-еле плелись до остановки, мой друг постоянно останавливался и утирал соломенным от ветхости рукавом пиджака свои соломенные губы. А когда подошел троллейбус, он вдруг уперся соломенными ногами так, что я не мог его сдвинуть с места, и только дрожащие в воде звезды смеялись над нами.

Постояв с полчаса, мы остались на остановке совершенно одни: мой слегка пьяный друг и я, пьяный от своего друга.

– Вот, – зло шепчу я еще полчаса спустя, – видишь, последний троллейбус ушел, а мы так и остались ни с чем. Может быть, шайтан держал тебя за хвост.

– Почему шайтан?! – пугается мой друг, хотя на первую часть упреков он уже заготовил ответ: «плевать». Но теперь он говорит «почему?» да к тому же пугается.

– А кто еще? Ведь я тебя тащил на троллейбус, а кто-то держал.

– Но почему шайтан? – моего друга всегда пугает нечисть, очень сильно пугает, в глубине души он боится, что уже продал ей душу. А душа у моего друга ранимая и кровоточащая, словно алый переспелый арбуз.

– А кто еще, ведь всем хорошо известно, что шайтан держал ишака за хвост, когда тот хотел взойти в Ноев ковчег, а ты ведь упрямый, как ишак.

– Зачем он держал ишака? Чтоб навредить Ною?

– Ага, – говорю я. – Ною и мне.

– Фьють… – замешкавшись, ищет, чем парировать мой друг. – А где у меня хвост? А?!

Я задумываюсь. С одной стороны, неудобно продолжать обижать приятеля, но с другой стороны, мне иногда кажется, что хвост моего друга – это виноградная лоза, потому что мой друг не дурак выпить, особенно когда сидит в кабаке допоздна, как сегодня, делая вид, что у него большое горе. И почему? – потому что я, видите ли, подцепил роскошную девицу, а он – неудачник.

5

А потом мы еле плетемся с ним от остановки к остановке, и по пути мой друг снова и снова вытирает свои соломенные губы, чтобы смачно произнести:

– Ну что, где у меня хвост?