Читать книгу "Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс"

При этой мысли меня снова разобрал смех. Ирония намного хуже глупости, смех от нее звучит неискренно. Я едва не поперхнулся. Ну прошу тебя, Луиза, приходи скорее. Единственным здоровым глазом я внимательно смотрю по сторонам. Может, она и не придет. Может, ее слова вовсе не были паролем. С другой стороны, Луиза знает, что мне в часовню не попасть, тогда зачем же она мне говорила о Караваджо? Я поднялся и заглянул за ограду часовни. Не будь я здесь прежде, то подумал бы, что внутри хранится само Средневековье. Все четыреста лет, собранные воедино.

Вновь иду к дверям в переулке. Ничего. Уже три часа. Теперь я уже чувствую, как, скользя, убегает время. Стой, сиди — все едино. Голову ломит.

Снова сажусь у часовни, свесив голову едва не ниже колен. На меня наваливается усталость. Тело мое обмякло, как у Джованны, когда она повисла у меня на руках. Невыносимое желание рухнуть, свернуться калачиком и уснуть. Резко вскидываю голову. Я должен быть настороже. Трижды глубоко вздыхаю и тру ладонью лицо. Заплывшим глазом различаю свет. Может, опухоль уже спала и глаз наконец приоткрывается.

Справа от меня какое-то движение. Это Луиза — в руках связка ключей, как у тюремщика. Вскакиваю, сердце начинает лихорадочно колотиться.

— Внутри поговорим, — произносит она с легкой улыбкой.

Луиза отпирает ворота и, пропустив меня, тут же запирает их. Потом выбирает из связки здоровенный ключ и погружает его в замочную скважину больших дверей. Его нужно поворачивать двумя руками. Луиза плечом толкает отпертую дверь. Мы входим и закрываем дверь за собой.

Внутри светло. Солнечный свет искрами играет на всех поверхностях. Лишь алтари находятся в тени, алтарные росписи едва различимы. Полотно Караваджо — смутный прямоугольник с телесными пятнами неясных очертаний. Вполне можно принять за оргию, а не за аллегорию милосердия.

Хочется прижать Луизу к себе, поцеловать ее, но она и не думает приближаться ко мне. Бросив сумку на пол, она садится на стул и, зажав ладони между колен, поднимает взгляд на меня. Луиза плакала. Глаза припухли, бледные щеки покрыты красными пятнами. Только сейчас замечает она, в каком я виде. Как и Джованна, Луиза в ужасе прикрывает рот ладонью.

Я чувствую себя несчастным: стою тут перед ней, весь израненный. Желающий ее любви. Нуждающийся в ее помощи.

— Это Лоренцо Саварезе. Сегодня утром нагрянул. Своего рода предупреждение, я так думаю, — говорю я фальшиво-шутливым тоном.

Луиза сидит молча. Для нее это, похоже, слишком тяжело.

— Что ты сказала Алессандро?

— Что мне надо в колледж, — отвечает она сухо. — Туда он меня отпустит. Очень важно, чтобы я относилась к занятиям серьезно. — Луиза смеется. — Он заставил меня дать слово, что я не стану встречаться с тобой.

— А сам он где?

Луиза не отвечает. Закрывает лицо ладонями и начинает плакать.

Я опускаюсь на колени. Отвожу ее руки от лица. Смотрю ей в глаза.

— Поедем со мной. Сегодня.

Луиза утирает слезы:

— Не сейчас. Не могу я вот так бросить его. В конце концов, он ни в чем не виноват. И потом, на следующей неделе мы едем в Китай. Все уже заказано.

— Луиза, ты говоришь неискренне.

Она сверкает глазами.

— И ты меня в этом винишь?

Я качаю головой и встаю. Выйдя на самую середину часовни, делаю на каблуках полный оборот. Восемь алтарей вращаются вокруг меня. Пора идти, но не хочу покидать это красивое место, где воздух пронизан золотистыми лучами. И Луиза.

— Джим.

— Да.

— О чем ты думаешь? — Ее голос звучит жалобно, беспомощно.

— О тебе, Луиза. Я всегда только о тебе и думаю.

— А ты не думаешь о том, как здесь хорошо? Тебе не хочется, чтобы мы остались здесь навеки?

Мысль сумасбродная, но не одной Луизе она пришла в голову.

— Думаю.

— Но нам же нельзя, правда?

— Нельзя.

Луиза встает и подходит ко мне. Она обнимает меня сзади, прижавшись головой к моей спине.

— Так хотелось бы с тобой уехать…

Я резко разворачиваюсь и тоже обнимаю ее:

— Так поехали!

— Не могу. Это было бы неправильно. Мне надо подумать. С Алессандро надо поговорить. Может, мне стоит уехать и пожить некоторое время у родителей, пока я не разберусь, что к чему.

Хочу сказать: «Можешь и у меня пожить», — но молчу.

Луиза встает на цыпочки и целует меня:

— Если встречу тебя в Лондоне, то, может, и останусь.

Когда тебе вдруг обещают то, о чем мечтаешь, важно хранить молчание: слова нарушат очарование момента. Губы наши встречаются вновь. Но пора вернуться в реальность.

— Луиза, скоро мне нужно будет уехать. Ты достала деньги?

Луиза отстраняется.

— Еще не успела. — В голосе ее звенит обида. Даже не знаю, верить ли ей.

— Луиза, сейчас не время разыгрывать сцены.

— А я и не разыгрываю. Хотя бросают как раз меня.

Наигранная декламация. Ей хочется высказаться. Некоторое время Луиза молчит, потом, качая головой, произносит:

— Так нельзя. Он чудесный человек, Джим. Помнишь, ты его увидел в первый раз, какой он был чудесный…

Я киваю. Луизе нужна уверенность, что ее любовь к Алессандро не была ошибкой. Она продолжает:

— Алессандро милый и добрый, от меня без ума. Я чувствую, как он меня любит. Это так важно.

Вынужден прервать ее. Эмоциональное истощение склоняет Луизу к раскаянию и воспоминаниям.

— Луиза. Да, он такой. Только живет в очень сложном мире, который мы не понимаем. Я был околдован: настоящие гангстеры и все такое. Да только это не для таких, как мы.

— Я не понимаю. — Вид у Луизы испуганный. Ей не хочется подвергать сомнениям прелести и особенности жизни в Неаполе с Алессандро.

Я взглянул на часы: пора идти.

— Луиза, я ухожу, меня ждет Джованна.

Луиза потрясена не меньше прежнего. Ей и в голову не приходило, что после всего случившегося я собираюсь участвовать в судьбе Джованны. Она вглядывается в мое лицо:

— Джим, не дури. Тебе повезло, что жив остался. Посмотри на себя! — Посмотреться мне не во что, разве что в ее глаза. В них я вижу не много.

Я даже не задумывался, предполагал ли Саварезе, что я выживу после нападения. А может, он собирался меня убить? Эта мысль пронзила меня как молния.

— Подумай об этом, Джим…

Об этом я и думаю. Во-первых, Саварезе не полагается на случай. Почему бы попросту не накрыть мне голову подушкой и выстрелить — наверняка? И во-вторых, что, если он все же допустил ошибку и считает меня мертвым: значит ли это, что я вне опасности? По крайней мере на какое-то время?