Читать книгу "Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - Эрик Вейнер"

* * *

Я сную между башней Монтеня и городком Сент-Эмильон — одним из тех восхитительных французских городишек, где начинаешь удивляться: почему не все на свете — французы? Мы с Монтенем вдвоем: Соня удалилась под сень Мира Подростков и редко покидает отель. Каждое утро я беру с собой полное собрание «Опытов» Монтеня — 850-страничный том — и заказываю в местном кафе двойной эспрессо. Это простенькая кафешка, основной ее контингент — заядлые курильщики, потягивающие утреннее пиво за шаткими столиками. Заодно в заведении приторговывают дешевым вином и лотерейными билетами. Чем-то меня привлекают такие задрипанные местечки. Они нетребовательны ко мне. Поэтому получается яснее мыслить.

Монтень, узнаю я, абсолютно телесный философ. Он ходит пешком. Ездит верхом. Ест. Предается любовным утехам. Слова Генри Миллера о философе Германе фон Кайзерлинге подходят и к Монтеню: «Он мыслитель, который атакует всем телом, который в конце книги кровоточит всеми порами»[185].

Монтень сообщает, что походка у него быстрая и решительная, он невысок и коренаст. Волосы светло-каштановые, лицо «не то чтобы жирное, но достаточно полное». Гордится своими ровными белыми зубами. Любит поэзию; ненавидит летнюю жару. Терпеть не может запах собственного пота. Никогда не стрижется после обеда. Любит поспать. Подолгу сидит в отхожем месте и ненавидит, когда ему мешают. В физических упражнениях он не блистает, за исключением верховой езды — здесь ему нет равных. Не любит светских бесед. Обожает шахматы и шашки, хотя все время проигрывает. Видит сны о том, как видит сны. У него плохая память. Ест быстро, жадно, порой прикусывая язык и даже палец. Разбавляет вино водой, как делали древние греки.

Философия Монтеня — лоскутное одеяло, подборка заимствованных идей. Ставя под ними свою подпись, он показывает, что опробовал их на своем опыте. Монтень доверяет своему опыту, чего не скажешь о нас. Во всяком случае, обо мне.

Так стало не сразу. Более ранние «опыты» «слегка отдают чужими мнениями», по его словам, но с каждой страницей он все увереннее и все смелее. Я чувствую, что болею за него. Даже когда он пеняет мне, задремавшему посреди пространного отступления от темы. («И если кто теряет нить моих мыслей, так это нерадивый читатель, но вовсе не я».) Великолепно вывернулся! Пусть мы приучены одалживать и выпрашивать — «любой из нас гораздо богаче, чем ему кажется».

Монтень не боится противоречить сам себе. Он меняет точку зрения и на великое, и на малое. Скажем, на редиску. Он никак не может решить, нравится она ему или нет.

В особенности же он непоследователен в том, что касается смерти. В более ранних «опытах» Монтень полагает, что, учась и созерцая, человек может освободиться от ужасов умирания. «О том, что философствовать — это значит учиться умирать» — так называется один из них. Впоследствии он полностью изменил свое мнение. Философствовать — значит учиться жить, заключает он. Смерть — это конец жизни, но не ее цель.

* * *

У Монтеня не было жажды смерти. Жажда жизни — была. Но он знал, что эту жажду невозможно утолить, не разобравшись с вопросом смерти. Нам кажется, что жизнь и смерть следуют друг за другом в строгой последовательности: сперва живешь, потом умираешь. Правда же, пишет Монтень, в том, что «ко всему в нашей жизни незаметно примешивается смерть». Мы умираем не от того, что больны. Мы умираем потому, что живы.

Я не предполагал, что можно думать о смерти так, как это делает Монтень. Он не просто созерцает ее — он играет с ней и даже (понимаю, как странно это звучит) пытается с ней подружиться: «Пусть и ей достанется ее доля от удобств и приятностей моей жизни. Она — большая и важная часть нашего бытия».

Странная идея. Не уверен, что хочу, чтобы смерть стала частью моей жизни, великой или нет. Как, думаю я, можно найти общий язык со смертью, при этом держа ее на безопасном расстоянии?

А никак, говорит Монтень. Нужно если не подружиться со смертью, то по крайней мере перестать ее демонизировать. Она представляется нам врагом, строящим козни где-то вдали. Это не так. «Раз смерть — обязательное условие вашего возникновения, неотъемлемая часть вас самих», то, скрываясь от нее, «вы стремитесь бежать от самих себя». Нам следует научиться по-новому воспринимать смерть. Это не загадочное «сами-знаете-что», а мы — не ее жертвы.

Монтень был, как и Ганди, экспериментатором: он считал, что все следует попробовать хоть раз. «Надо толкнуть дверь, чтобы удостовериться, что она заперта», — говорил он. А что такое смерть, как не самая плотно закрытая дверь? И все же следует ее толкнуть. Не судите о смерти, пока сами не попробуете, говорит он.

Ты о чем вообще, Мишель? Можно репетировать свадьбы, бар-мицвы, собеседования на работу — но не смерть же. Существуют специалисты, занимающиеся смертью и умиранием, но не бывает же профессиональных «умираторов». (Даже моя проверка орфографии такого слова не знает.) Невозможно упражняться в смерти. Или возможно? Монтень умел.

Был 1569 год. Монтень ехал верхом недалеко от дома. Он выбрал послушную, спокойную лошадку. Подобным образом он катался много раз и был уверен, что ему ничто не угрожает. И тут другой ездок на огромной коренастой лошади на всем скаку помчался ему наперерез. «[Он] со всего размаха лавиной налетел на меня и мою лошадь, опрокинув нас своим напором и тяжестью», — вспоминает Монтень.

Рухнув с лошади, он лежал на земле весь израненный, в крови — «лежал колодой, без движения, без чувств». Прохожие не сомневались, что он погиб, но затем кто-то заметил, что он пошевелился. Монтеня подняли на ноги, и из его желудка «вылилось целое ведро крови».

«Мне казалось, что жизнь моя держится лишь на кончиках губ», — вспоминает он. Удивительно, но ни боли, ни страха не было. Он закрыл глаза и начал расставаться с самим собой, словно бы плавно погружаясь в сон. Если это и есть смерть, думал Монтень, то все не так и плохо, совсем неплохо[186].

Друзья отнесли его домой. Увидев свой дом, он не узнал его. Ему предлагали разное лечение, но он отказывался, убежденный, что ранен смертельно. И по-прежнему ни боли, ни страха он не ощущал — лишь «несказанное блаженство». Это, вспоминает он, была бы «очень легкая смерть». Он просто отдавался течению, позволяя себе плавно, не спеша покинуть мир.

Но потом организм начал восстанавливаться — и с восстановлением пришла боль. «Мне показалось, что меня поразила молния и что я возвращаюсь с того света».

Этот случай произвел на Монтеня глубочайшее впечатление. Он задумался — а в самом ли деле мы не можем испытать себя в смерти? Возможно, мы способны обрести такой опыт. Пусть нельзя увидеть саму смерть, но можно «кое-что разглядеть и ознакомиться с подступами к смерти».