Читать книгу "Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер"

И мир действительно стал более демократическим, хотя этот процесс не был плавным и непрерывным. Политолог Сэмюэл Хантингтон разбил историю распространения демократии на три волны[582]. Первая из них поднялась в XIX веке, когда начало казаться, что увенчался успехом великий эксперимент Просвещения – американская конституционная демократия с ее ограниченной государственной властью. Ряд стран, в основном в Западной Европе, начали повторять этот эксперимент, приспосабливая его к местным условиям, и в 1922 году число демократий достигло двадцати девяти. Конец первой волне положил фашизм, так что к 1942 году демократий осталось всего двенадцать. С поражением фашизма во Второй мировой войне набрала силу вторая волна: колонии обретали независимость от европейских империй, и в 1962 году признанных демократий было уже тридцать шесть. Тем не менее европейские демократии оставались зажаты между покорными СССР диктатурами Восточной Европы и фашистскими диктатурами в Португалии и Испании на юго-западе континента. Сама вторая волна тоже вскоре откатилась под натиском военных хунт в Греции и Латинской Америке, авторитарных режимов в Азии и коммунистических переворотов в Африке, на Ближнем Востоке и в Индокитае[583]. К середине 1970-х перспективы демократии выглядели незавидно. Канцлер ФРГ Вилли Брандт сетовал, что «Западной Европе можно рассчитывать разве что еще на 20 или 30 лет демократии; после этого, оставшись без руля и ветрил, она будет затоплена обступившим ее морем диктатур». Американский сенатор и социолог Дэниел Патрик Мойнихэн придерживался того же мнения:

Либеральная демократия по американской модели все больше напоминает монархию в XIX веке: это архаичная форма правления, которая уцелела кое-где в изолированных или своеобычных местах и в определенных обстоятельствах даже неплохо работает, но просто неуместна в будущем. Это то, от чего мир уходит, а не то, к чему он идет[584].

Чернила еще не просохли на этих жалобах, как на мир обрушилась третья волна демократизации, больше напоминающая цунами. Военные и фашистские хунты пали в Южной Европе (в Греции и Португалии в 1974-м, в Испании в 1975-м), в Латинской Америке (в Аргентине в 1983-м, в Бразилии в 1985-м, в Чили в 1990-м) и в Азии (на Тайване и Филиппинах около 1986-го, в Южной Корее около 1987-го, в Индонезии в 1998-м). В 1989 году рухнула Берлинская стена, дав государствам Восточной Европы возможность перейти к демократии, а в 1991-м коммунизм потерпел крах и в Советском Союзе, расчистив России и большинству других союзных республик дорогу к аналогичным переменам. Некоторые из африканских стран изгнали своих авторитарных лидеров, а последние колонии европейских держав – в основном в бассейне Карибского моря и в Океании – обрели независимость, избрав в качестве начальной формы правления демократию. В 1989 году политолог Фрэнсис Фукуяма опубликовал свою знаменитую статью, в которой предположил, что либеральная демократия знаменует собой «конец истории» – не потому, что впредь ничего больше не случится, но потому, что мир приходит к согласию по поводу лучшей из возможных для человека форм правления и больше не станет ломать по этому поводу копья[585].

Идея Фукуямы оказалась невероятно популярным мемом: в последующие десятилетия рынок заполонили книги и журнальные статьи, возвещавшие «конец» природы, науки, религии, бедности, разума, денег, мужчин, юристов, болезней, свободного рынка и секса. Одновременно сам Фукуяма превратился в излюбленный объект насмешек для авторов редакционных колонок, которые, комментируя свежие плохие новости, язвительно объявляли о «возвращении истории» и укреплении различных альтернатив демократии вроде теократии в мусульманском мире или авторитарного капитализма в Китае. Казалось, что и сами демократии скатываются в авторитаризм: свидетельством этого выступали и победы популистов в Польше и Венгрии, и сосредоточение власти в руках Реджепа Эрдогана в Турции и Владимира Путина в России (возвращение султана и царя). Исторические пессимисты с привычным злорадством объявляли, что третья волна демократизации сменилась «отливом», «отступлением», «эрозией», «откатом» или «коллапсом»[586]. Демократизация, говорили они, была причудой Запада, навязывавшего свои вкусы всему миру; однако большей части человечества, похоже, отлично подходит авторитаризм.

Но действительно ли недавняя история доказывает, что люди рады подвергаться жестоким гонениям со стороны правительства? Такая идея сомнительна по двум причинам. Самая очевидная – в недемократической стране нет никакого способа установить этот факт. Насильственно сдерживаемое стремление к демократии может быть огромным, но никто не осмеливается выразить его под страхом тюрьмы или смерти. Вторая причина – это так называемая «ошибка первых полос»: закручивание гаек чаще становится темой новостей, чем либерализация, так что эвристика доступности заставляет нас позабыть обо всех скучных странах, которые шаг за шагом продвигаются к демократии.

Как всегда, единственный способ узнать, в какую сторону на самом деле движется мир, – это произвести количественную оценку. Для начала надо решить, что вообще считать «демократией» – это слово приобрело такой мощный ореол добродетели, что стало почти бессмысленным. Первое простое правило: ни одна страна, в названии которой есть это слово – например, Корейская Народно-Демократическая Республика (Северная Корея) или Германская Демократическая Республика (Восточная Германия), – не является демократией. Бесполезно и спрашивать граждан недемократических стран, что, по их мнению, означает это слово: почти половина скажет, что демократия – это когда «в случае некомпетентности режима власть переходит в руки военных» или «религиозным лидерам принадлежит право окончательного толкования закона»[587]. Составленные экспертами рейтинги имеют схожий недостаток: в их критериях намешаны самые разные положительные явления вроде «свободы от социоэкономического неравенства» и «свободы от войн»[588]. Еще одна сложность состоит в том, что страны имеют разные комбинации отдельных аспектов демократии, таких как свобода слова, открытость политического процесса или ограниченность власти главы государства, поэтому результаты любого подсчета, который делит страны на «демократические» и «автократические», будут меняться из года в год, в зависимости от произвольного отнесения пограничных случаев к той или иной категории (эта проблема со временем только усугубляется из-за того, что стандарты составителей рейтингов постоянно растут, – к этому явлению мы еще вернемся)[589]. Исследовательский проект Polity Project обходит эти препятствия, используя фиксированный набор критериев, ежегодно присваивая каждой стране оценку от –10 до +10, от полного авторитаризма до полной демократии, и сосредоточивая внимание на наличии у граждан возможности выражать свои политические взгляды, ограничениях исполнительной власти и гарантиях гражданских свобод[590]. Суммарные общемировые итоги за охватывающий все три волны демократизации период с 1800 года представлены на рис. 14–1.