Читать книгу "Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер"

Когда современные государства успешно захватили монополию на применение насилия, резко снизив частоту убийств на контролируемой ими территории, они сделали возможным и терроризм:

Государство столько раз подчеркивало, что не допустит политического насилия в своих пределах, что у него нет иного выбора, кроме как реагировать на любой террористический акт как на нечто недопустимое. Граждане, в свою очередь, привыкли к нулевому уровню политического насилия, поэтому театр террора пробуждает в них животный страх перед анархией и ощущение, что общественный порядок вот-вот рухнет. Оставив позади столетия кровавых битв, мы выползли из черной дыры насилия, но чувствуем, что дыра эта все еще неподалеку и терпеливо ждет случая снова нас поглотить. Немного кровавых зверств – и мы воображаем, что опять туда проваливаемся[575].

Пытаясь соблюдать свое заведомо невыполнимое обещание всегда и везде ограждать население от любого политического насилия, государства испытывают соблазн устроить в ответ собственный спектакль. Самый значительный вред от терроризма наносит преувеличенная реакция на него, и отличный тому пример – возглавленное США вторжение в Афганистан и Ирак, последовавшее за атаками 11 сентября.

Вместо этого государства вполне могут справиться с терроризмом, используя свое главное преимущество: знания и анализ, и не в последнюю очередь знание математики. Их первейшая задача должна сводиться к тому, чтобы удерживать количественные показатели ущерба на низком уровне благодаря контролю над оружием массового уничтожения (глава 19). Идеологиям, оправдывающим насилие в отношении невинных, – воинствующим религиям, национализму и марксизму – можно противопоставить более совершенные системы ценностей и убеждений (глава 23). СМИ могут осознать свою роль первого плана в спектакле террористов и начать соизмерять характер освещения события с его объективной опасностью, тщательнее обдумывая созданные ими самими извращенные мотивировки. (Ланкфорд вместе с социологом Эриком Мадфисом сформулировали такой рецепт освещения массовых убийств: «Не называйте их, не показывайте их, но сообщайте все остальное». Он основан на уже опробованной в Канаде методике работы с малолетними виновниками массовых расстрелов и на других стратегиях взвешенного самоограничения СМИ[576].) Правительства могут активизировать работу своих разведок и прибегнуть к негласным действиям против террористических сетей и источников их финансирования. Наконец, можно убеждать граждан «сохранять спокойствие и заниматься своим делом», как призывал знаменитый британский плакат в куда более страшные военные годы.

В дальней перспективе террористические движения всегда выдыхаются, потому что их мелкому насилию не удается достичь стратегических целей, даже посеяв кое-где страх и разрушения[577]. Это случилось и с движением анархистов более ста лет назад (после множества взрывов и политических убийств), и с марксистскими и сепаратистскими группировками во второй половине XX века; то же самое практически наверняка ждет и ИГИЛ в XXI столетии. Вероятно, нам никогда не свести и так низкие показатели смертности в результате деятельности террористов к абсолютному нулю, но стоит держать в уме, что страх терроризма – отражение не опасностей, которым подвергается наше общество, но, напротив, его безопасности.

Глава 14

Демократия

С тех пор как примерно пять тысяч лет назад возникли первые государства, человечество старалось лавировать между насилием анархии и насилием тирании. Когда поблизости не оказывается правительства или сильного соседа, племена обычно вязнут в круговерти набегов и стычек, смертность в которых превосходит показатели современных обществ даже в самые кровопролитные периоды их истории[578]. Прекращая междоусобное насилие, первые правительства замиряли подданных, но устраивали собственный террор: рабство, гаремы, человеческие жертвоприношения, казни без суда и следствия, пытки и обезображивание инакомыслящих и выбивающихся из общего ряда[579]. (В Библии в избытке подобных примеров.) Деспотии существовали во все времена, и не только потому, что быть деспотом – приятная работенка для того, кому удалось ее заполучить; дело в том, что с точки зрения простого человека альтернатива выглядела еще хуже. Мэтью Уайт, называющий себя некростатистиком, смог оценить число жертв сотни кровавейших эпизодов за 2500 лет истории человечества. Изучив получившийся список на предмет закономерностей, он первым делом отметил:

Хаос смертоносней тирании. Массовые побоища чаще случались по причине кризиса власти, а не в ходе осуществления властных полномочий. Деяния горстки диктаторов вроде Иди Амина и Саддама Хусейна, которые, злоупотребляя абсолютной властью, убивали людей сотнями тысяч, бледнеют на фоне последствий гораздо большего числа ужасающих потрясений наподобие Смутного времени [в России начала XVII века], Гражданской войны в Китае [1926–37, 1945–49] и Мексиканской революции [1910–20], где ни у кого не было достаточно силы, чтобы остановить гибель миллионов[580].

Демократию можно считать формой правления, которая проходит меж двух огней, применяя ровно столько силы, сколько нужно, чтобы помешать людям мучить друг друга, но при этом не начать мучить их самой. По-настоящему демократическое правительство позволяет людям жить в безопасности, не подвергаясь насилию анархии, и при этом пользоваться свободой, не страдая от насилия тирании. По одной только этой причине демократию можно считать важнейшим фактором процветания человечества. Но это не единственная причина: скорость экономического роста в демократиях выше, они реже воюют и устраивают геноцид, их граждане здоровее, лучше образованы и практически не знают голода[581]. Если со временем мир становится более демократическим – это, безусловно, прогресс.