Читать книгу "Прежде чем иволга пропоет - Елена Михалкова"

– А если бы он не стал тебя реанимировать? Решил бы, что твое самоубийство вполне вписывается в его замысел…

Илюшин пожал плечами:

– Тогда моя теория не прошла бы проверку практикой.

«Теория у него…» Бабкин поерзал, прислушиваясь к ощущениям в спине. Сорвал все-таки или не сорвал? «Надо будет еще Маше это все объяснять, – подумал он. – Тачка, склон, ребята… Обойти, что ли, как-нибудь этот неудобный эпизод? Или, проще говоря, солгать… Нет, плохо. К тому же если ретушировать происходящее, нужно заранее договориться с Илюшиным, а этот подлец не захочет обманывать Машу… Честность у него, прямо скажем, избирательная… Минуточку!»

Он ткнул пальцем в Макара:

– Ты!

– Что – я?

– Ты будешь говорить с моей женой. Изложишь все как было.

– Иди в пень, – быстро сказал Илюшин, и на лице его появилась озабоченность.

– Давай-давай, голубчик, – злорадно сказал Бабкин. – Объяснишь ей, по какой причине ее мужу выдали листок нетрудоспособности. Скажешь: руководствуясь исключительно интересами общества, а вовсе не собственными честолюбивыми желаниями, как ты, дорогая Маша, могла подумать, я отправил твоего мужа выполнять прихоти извращенца с манией величия. Что ты говоришь? – Он приставил ладонь к уху. – Знал ли я заранее, на что обрекаю твоего возлюбленного супруга?

Илюшин в беспокойстве отставил чашку.

– Разумеется, знал! – с энтузиазмом продолжал Сергей. – Но пойми, Маша, не каждый день человеку выпадает честь стать жертвой серийного убийцы! Мог ли я уклониться от нее? И что значит пара-тройка разорванных связок в чужой спине по сравнению с возможностью сломать в петле собственную шею, одновременно подыхая от отравления!

Он выдохся и замолчал. Но его речь произвела впечатление.

– Во-первых, я разговариваю не так, – пробормотал Илюшин. – Жалкая пародия. Ничего общего с оригиналом. Во-вторых, твоя жена меня убьет.

– На это я и рассчитываю, – холодно сказал Бабкин.

На противоположной стороне озера наметилось оживление. Дети то исчезали в доме, то вновь появлялись, каждые пять минут выбегая к дороге, ведущей в лес, – по ней час назад уехала машина. Постояв там, как сторожевые суслики, выбравшиеся из норы, они понуро возвращались обратно.

– Ты хотел объяснить мне, что происходит, – напомнил Сергей.

Илюшин потянулся. Он снова выглядел чрезвычайно довольным собой, и Бабкин понял, что ему предстоит услышать что-то неприятное. Макара восхищали события, которые у нормальных обывателей (к ним Бабкин причислял и себя) вызывали только желание поскорее о них забыть.

Он не сомневался: отдых в Озерном станет у Илюшина одним из любимых воспоминаний.

– Помнишь, мы с тобой обсуждали, что с их семьей что-то не так? – Макар кивнул на дом, на веранде которого застыли два суслика. – Ты рассказал про Диснейленд и заставил меня задуматься. Чем дольше я размышлял над происходящим, тем яснее понимал, что странности родителей выходят за пределы статистической погрешности. Во-первых, за детьми не присматривали. Совсем. Я понаблюдал за домом пару дней: режимы взрослых и детей не совпадали. Сначала я приписал это самостоятельности ребят. Но потом решил познакомиться с отцом поближе.

– Видал я ваше знакомство. Он припустил от тебя как заяц.

– И у меня появилось «во-вторых», – кивнул Макар. – Папаша не выглядел замкнутым. Он выглядел как человек, который старательно избегает общения и чего-то боится.

– И ты полез в их личную жизнь, ясное дело.

Илюшин потянулся.

– Для начала я проверил, вписаны ли дети в паспорта родителей. Однако наш милый Тимур снял копию только с паспорта отца, который им, разумеется, не отец, но в тот момент я этого еще не знал.

– В смысле – не отец? – перебил ошеломленный Бабкин. – А кто?!

– Подожди, давай по порядку.

– Ты сказал – не отец?

– Терпение, мой чадолюбивый друг! Так вот, в паспорте псевдопапаши не было упоминания ни о Стеше, ни о Егоре, однако это еще ни о чем не говорило, потому что детей вписывают по желанию родителей. Тут я вспомнил, что девочка назвала свою фамилию. С фамилией все пошло намного быстрее. Во-первых, я нашел фотографии их мамы и папы в соцсетях. Как ты догадываешься, они не имеют ничего общего с личностями, которые сутки напролет торчали на веранде.

Бабкин хотел что-то сказать, но Илюшин уверенно продолжал:

– Во-вторых, я выяснил, что дети объявлены в розыск.

– ЧТО?!

– Да. Исчезли первого июня.

– И ты ничего не сказал? Когда ты это узнал?

Илюшин возвел глаза к потолку, загибая пальцы.

– Один, два… Три дня назад, кажется. Или два? Я не уверен. Столько событий, суета, покушения…

Бабкин привстал, забыв про спину.

– Ты два дня знаешь о том, что детей разыскивают родители? И ни словечком никому не обмолвился? Их похитили какие-то упыри… торчки какие-то, психопаты, может быть… А ты все это время спокойно наблюдал?

Происходящее не укладывалось у него в голове.

– Сережа, – мягко начал Илюшин, сочувственно глядя на друга, – ты сейчас представляешь собой идеальную иллюстрацию к статье «Жертва родительского инстинкта». Свойства опекуна в тебе очень развиты, хотя ты сам это отрицаешь изо всех сил. Ты – пингвин.

– Который тело жирное прячет в утесах! – взорвался Бабкин. – Твое!

– Императорский, если тебя это утешит, – продолжал Илюшин как ни в чем не бывало. – Папаша-пингвин держит пингвиненка у себя в ногах, под брюхом и постоянно проверяет, все ли с ним в порядке. Так он с ним и нянчится, пока у птенца не отрастет оперение. А мать, между прочим, в это время празднует свободу: ловит рыбу черт знает где, шляется с другими самками по кабакам, поет караоке, на форумах в Саратове самообразовывается…

– Что ты несешь? – хрипло спросил Бабкин.

– Насчет караоке – это небольшое художественное преувеличение, – согласился Илюшин. – Суть моего послания не в нем. Там, где дело касается детей, ты реагируешь на кодовые сигналы, не подключая аналитический аппарат. Проще говоря, как только я тебе сообщил, что твоих маленьких друзей разыскивают с пожарными и милицией, перед твоим внутренним взором встали замученные малютки, попавшие в руки к мерзавцам и насильникам.

Бабкин выдавил что-то нечленораздельное.

– У тебя слепое пятно сильной эмоциональной вовлеченности. Однако, если все-таки взглянуть на вещи здраво, – продолжал Макар, – отвергнув панические настроения, мы обнаружим, что дети живы, здоровы, упитанны и, рискну сказать, страшно довольны происходящим. Их никто не бил. Они ни на что не жаловались. Если бы они стали жертвами киднеппинга, у них был бы миллион возможностей сбежать. Их жизнь на озере – одна большая возможность побега! И если присмотреться как следует, все выглядело так, будто это они держат своих взрослых в плену, а не наоборот.