Читать книгу "Я медленно открыла эту дверь - Олег Дорман"

Володя: Да-да, как же. Там было «мой сервиз, как мать».

Галя: Точно. Подарили мне кукольный сервиз, и я им восхитилась до невозможности.

Саша: До стиха.

Галя: До стиха. Мы с мамой любили сесть вдвоём и почитать друг другу стихи. Она мне устраивала экзамен: вдруг начинала читать и спрашивала «это чьё?» Попробуй не ответь. И я приходила: «Мама, я хочу тебе почитать». – «Ой, замечательно, а чьё это?» И мы обменивались. Вот в этом я на неё похожа. Но она такое количество стихов помнила! Я столько запомнить просто не в состоянии. У меня память, как решето.

Саша: У неё вообще как-то по-другому работал мозг. И была совершенно невероятная наполненность жизни событиями. Даже если ты приезжала к ней спустя полгода, самое страшное было, что она сейчас тебя посадит за стол и спросит: ну, что у тебя происходит? И ты понимаешь: что бы у тебя ни произошло за полгода, это будет один шаг по сравнению с тем километровым путём, который она за это время проделала. Невозможно было ее догнать.

Галя: Да. Догнать ее нельзя. Она была как спутник на орбите. Без конца, без остановки.

Саша: И даже когда я ездила, там, с киноэкспедициями и работала в кино и каждый день что-то происходило, всё равно этого было недостаточно. Потому что с точки зрения бабушки я должна была работать на четырех проектах одновременно, с шестью режиссерами иметь дело, желательно параллельно шить платья и сажать кусты. «Ты только на одном фильме работаешь? Всего лишь двадцать три часа в сутки? А что читаешь? Почему так мало?»

Галя: Вот нас с Вовкой, слава богу, по поводу чтения мама не тревожила.

Алиса: Нас тревожила.

Галя: Она нас очень рано научила получать удовольствие от этого процесса. Мама была человеком действия.

Саша: Регалии ей тоже были важны. Но они были показателем достижений. Точкой, на которой нельзя останавливаться.

Галя: Я помню, как она расстраивалась, что Вовочка пошел работать на какой-то сериал, написал сценарий сериала. У неё была личная трагедия. Она говорила: «Это ужасно – он скатился до сериалов». То есть предал большое кино. Я ей говорю: «Мам, а работать, а кормить семью?»

Саша: А главное, что это было в период, в который и я тогда попала, когда кино не снимали. Вообще. Хорошо, что были сериалы. На них можно было заработать, связи создать какие-то, наработать руку. Фильмов не было. Но бабушка не могла этого признать. «А с каким режиссером ты сейчас работаешь?» – С таким-то. – «Почему-то я его не знаю».

Галя: Она в этот момент уже, в общем, отошла от кинопроизводства, только преподавала.

Саша: И не понимала, что вдруг что-то ушло, уплыло куда-то. Потом, вроде, снова возобновилось. Но это новое кино она уже в себя не впустила. Не понимала: «Как это так, когда я уходила – был порядок».

Галя: «Почему без меня всё расстроилось».

Саша: Да-да, она именно так это воспринимала. Не что в принципе вообще, а без неё. Что какие-то люди после ее ухода всё разбазарили.

Галя: Я помню, как она тяжело уходила с Курсов. Уходила, потому что уже не могла читать сценарии: теряла зрение. Даже тексты своих лекций, которые вообще-то знала наизусть, но перед каждой лекцией просматривала заново, теперь прочесть не могла.

Саша: И слух теряла. Говорила мне: «Они задают вопросы, а я не слышу, что они говорят».

Галя: И только благодаря тебе, Алик, она плавала, потому что ты суфлировал. Говорила мне: «Я понимаю, что надо уходить. Но… не понимаю». И вот в тот момент я очень хорошо уяснила, как для неё важно было, чтобы в ней нуждались. Это был краеугольный камень. Я ей говорила: «Мам, ну, а может, ты будешь просто консультировать частным образом – пришел к тебе человек, ты ему посоветовала, объяснила». – «Нет, я до этого опускаться не хочу». – «А что здесь такого?! Учишь ты их двадцать пять сразу или одного – какая разница?» – «Нет, так нельзя». Понять я этого так и не смогла. Простите.

Саша: Ну, это как, знаешь, быть столпом мироздания и понимать, что без столпа всё рухнет.

Галя: А еще она боялась уйти с Курсов, потому что очень боялась, Алик, тебя подвести.

Володя: Я бы хотел что-нибудь еще прибавить. Рассказать что-то конкретное. Но я не умею так.

Галя: Вся история состоит в том, что, когда мы были маленькие, наша жизнь была ровная и спокойная. Наше окружение – сценаристы, режиссеры, редакторы – воспринималось нами абсолютно естественно: другого не знали. Вот мы в этом живем. У нас хорошие родители, они друг друга не бьют, они не пьют, если и ссорятся – то не при нас, правда?

Володя: Правда. Хотя папа-то выпивал!

Галя: Выпивал, но не был алкоголиком. Всё-таки его автомобиль очень сильно сдерживал. У нас была хорошая, спокойная, ровная, как стол, жизнь. Без особенных коллизий. Ну, конечно, были и они, когда бабушка, мамина мама, умирала, рак у неё был, – но мы тоже как-то все объединились, потом Тося, папина мама, моя другая бабушка, тоже мы вместе держались. Но это проходило, а дальше опять всё ровно. После этого случилась наша взрослая жизнь, и каждый пошел своим путём. А мама осталась, как линкор, пилить вперед. И мы созванивались. Довольно нечасто, может, раз в десять дней, да?

Володя: Что-то такое, да.

Галя: «Ну, ты как?» – «Всё нормально. А у тебя?» – «Всё хорошо». И наши жизни шли параллельно. Не очень сильно пересекаясь. Кроме, конечно, узловых моментов. И в какой-то момент, когда мама стала стареть, она начала нуждаться – прежде всего во мне. Она Вовку отодвинула. Знаешь, почему? Потому что он мужчина, а она не могла позволить показать себя с некрасивой стороны мужчине. А Вовка был один из самых главных мужчин в её жизни. Любимый сын. А с дочерью можно было всё-таки быть более откровенной. Именно поэтому Вова был отодвинут, я была призвана. И мы стали с мамой всё ближе, ближе, ближе. Мы ведь с ней были довольно далеки долгое время. И именно под конец мы с ней очень сблизились, и я многие стороны ее жизни узнала, когда она стала уже о них сама забывать. Вот так это было. Она ведь не открывалась никому. Она мало нам рассказывала о своей жизни, о том, как она встретила свою первую любовь, например, – мы ничего этого не знали. Знали как факт – ну, был вот такой. Она с нами не делилась и никогда не давала эту грань переступить. И когда мы робко пытались – она делала такой жест, поднимала палец и говорила: «Я тебе не подружка».

Саша: Угу.

Володя: Да. (Смеётся.)

Галя: И нужно было тут же отойти. Мы нашу маму как человека глубоко-то не знали. Она не пускала нас.

Алиса: Да-да: «я тебе не подружка».

Галя: Она нас любила, всё было для нас, но при этом мы не должны были мешать работе, не должны были мешать общению с друзьями. Согласись, Вов, это было так.

Володя: Да, пожалуй, так.

Галя: Но при этом никогда не отказывалась нам помочь, если было что-то нужно. Мы росли настолько самостоятельными… Единственный раз меня мама отвела в какой-то кружок, еще до школы – в старый Дом кино рисовать. А тебя единственное, куда отвели, – на фигурное катание. Где ты пробыл два урока и был признан профнепригодным. А дальше мы всё сами. В школу меня первого сентября родители отвели – дальше меня Вовка водил. На все кружки мы сами себя записывали. Но нам никогда не на что было обижаться.