Читать книгу "Писатели и советские вожди - Борис Фрезинский"

А далее в письме следует фраза, внешне скромная, но с мощным зарядом: «Надо ли говорить о том, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал». Москва была, таким образом, поставлена в известность, что Удеану и иже с ним на всех углах афишируют личную поддержку Сталина. «Отец народов» этого не любил. Понятно, что Кольцов обязан был сообщить полученную информацию вождю.

Вместе с тем Эренбург передает в Москву и нечто позитивное, и делает это, пародируя циничную манеру Кольцова: «Не будь описанной истории, положение можно было бы рассматривать, как благоприятное. Мальро горит. Блок пылает. Геенно и Дюртен следуют. Жид поддается. Может придти такой человек, как Жироду, не говоря уже о Мартен дю Гаре. В Англии обеспечен Хаксли. Мыслимо — Честертон и Шоу. Томас Манн тоже сдался. В Чехословакии — Чапек». «Но, конечно, — заключает Эренбург, предупреждая Москву, — все это отпадет, если организация будет удеановская. В Амстердам этих дядь не загнать».

Письмо Эренбурга заканчивается обращением: «Очень прошу Вас срочно написать мне, как обстоят дела с этим. Меня спрашивают Мальро, Блок и пр. Если правда, что узаконен Барбюс — надо сказать, чтобы не было недоразумений. Найдите способ сообщить мне обо всем возможно скорее и подтвердите (через Мильман) получение этого письма. Сердечно Ваш И. Эр.»[649].

Как раз в январе 1935 г. Барбюс на юге Франции заканчивал книгу о Сталине, и до выхода ее из печати Москва его ничем не беспокоила. Потом Барбюс жаловался Щербакову:

По причинам, которые никогда не были мне особенно понятны[650], я в дальнейшем не получил никаких известий о том, что было решено во время моего пребывания в Москве и этим решениям не было дано никакого практического осуществления, как в вопросе об аппарате, «Монде», учредительной декларации, так и в вопросе о ежемесячном журнале критики и об издательской фирме, которую я считал (и продолжаю считать) совершенно необходимой для эффективного успеха рассмотренного проекта. Я не получил также никаких известий, касающихся ликвидации МОРП[651].

Эренбургу, который в январе дописывал самую советскую свою книгу «Не переводя дыхания», Москва также не предоставила свободы действий (в данном случае, правда, ее мотивы не связаны с потребностью в литпродукции высокого качества).

Канва дальнейших событий устанавливается по письмам Эренбурга его московскому секретарю В. А. Мильман:

31 января 1935 г.: «Письма М. Е. я не получил».

21 февраля: «М. Е. пишу с оказией. Вполне конкретно и даже о том, что сделано — решил не ждать больше»[652].

26 февраля: «Прилагаю обращение французских писателей. Передайте, пожалуйста, А. И. — это в дополнение к моему письму».

27 февраля: «Скажите А. И и С. С. , что я получил от Б очень резкое письмо[653]. Я не знаю, что мне делать Я пишу одновременно С. С. Передайте, чтобы мне сообщили ответ срочно и выясните, передал ли в свое время М. Е. содержание моего письма им. Это важно и срочно».

14 марта: «Посылаю Вам приглашение и тезисы, которые я получил от французских писателей. Передайте их А. И. ».

23 марта: «Почему М. Е. сердится на меня?»

2 апреля: «Прилагаемые документы передайте А. И. . Я дал телеграмму о съезде в „Известия“»[654].

Не располагая информацией о том, что именно сообщали в ответ Эренбургу Кольцов и Стецкий, сошлемся на одну фразу из письма Эренбурга Н. И. Бухарину от 8 июня 1935 г. В этом письме, перейдя от дел известинских к парижскому конгрессу и напомнив, что им занимался Барбюс, который уехал в свое поместье и ничего не делал, Эренбург заметил с явной обидой: «Меня в свое время „обуздали“…»[655] — видимо, это относится как раз к началу 1935 г.

Так или иначе, но все, что к весне 1935 г. сделали для подготовки конгресса писателей, было предпринято коллективными усилиями двух групп, центрами которых стали Барбюс и Эренбург. Неудивительно поэтому, что М. Горький в апрельском письме Роллану говорит, что собирается «ехать в Париж, на съезд, организуемый Барбюсом — Эренбургом»[656]. В личном общении с Барбюсом Эренбург проявлял лояльность; это признавал и сам Барбюс в том же письме Щербакову: «Эренбург попытался убедить меня, что лично он никогда не оказывал мне ни малейшего противодействия (что я принял к сведению, однако, не поверив этому)…»

«Писатели — не рабочие: объединить их очень трудно, — вспоминал Эренбург. — Андре Жид предлагал одно. Генрих Манн другое, Фейхтвангер третье. Сюрреалисты кричали, что коммунисты стали бонзами и что надо сорвать конгресс. Писатели, близкие к троцкистам, — Шарль Плинье, Мадлен Паз — предупреждали, что выступят — „разоблачат“ Советский Союз. Барбюс опасался, что конгресс по своему политическому диапазону будет чересчур широким и не сможет принять никаких решений. Мартен дю Тар и английские писатели Форстер, Хаксли, напротив, считали, что конгресс будет чересчур узким и что дадут выступить только коммунистам. Потребовалось много терпения, сдержанности, такта, чтобы примирить, казалось бы, непримиримые позиции»[657].

В инициативную группу французских писателей по организации Международного антифашистского писательского конгресса входили литераторы различных политических (левых) взглядов и художественных устремлений: и Барбюс, и Ж. Р. Блок, и рьяные коммунисты Арагон, Муссинак, Низан, и (заочно) Ромен Роллан, и А. Жид, Мальро, Кассу, Шамсон, Вильдрак, Даби, Дюртен, и недавний сюрреалист Кревель. В марте 1935 г. инициативная группа подготовила и разослала в разные страны декларацию о созыве Международного съезда писателей. Эту декларацию Эренбург послал в Москву, но сообщение о ней в советских газетах не напечатали.

5. Слишком прыткий Кольцов

4 апреля 1935 г. М. Кольцов записал свой телефонный разговор с Эренбургом: «На вопрос Эренбурга, почему еще не появилась в „Правде“ и „Известиях“ присланная инициативной группой Конгресса информация, я сообщил, что московские товарищи намерены предварительно посоветоваться и предрешить размеры и формы участия в Конгрессе. Я сообщил, что пока не очень целесообразно поддерживать участие широкой советской делегации на Конгрессе. Это с самого начала придало бы ему слишком ярко выраженный „московский“ характер. Сообщать о возможности участия Горького в Конгрессе — пока преждевременно. В остальном — советские писатели приветствуют начало активной работы и сдвиги с мертвой точки.